И еще одно дополнение.

[spokon]

Название: Особенности сожительства.
Автор: Fran4ik
Бета: Noriko aka Shika
Фэндом: Kuroko no Basuke / Баскетбол Куроко
Персонажи: Акаши/Куроко
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Юмор, Флафф, PWP
Предупреждения: Насилие, Изнасилование, Секс с несовершеннолетними
Размер: Драббл
Статус: в процессе написания
Описание:
Просто небольшие, отдельные моменты из совместной жизни сурового тирана-капитана Поколения Чудес и невидимого, шестого игрока-Фантома.

Публикация на других ресурсах:
Только с моего разрешения.

Примечания автора:
Из-за недостатка работ по этому прейрингу. картинок красивых много, додзь тоже, как и намеков в манге, так что решила стать первооткрывателем.

Глава 1.Дождливый день.Твое тепло.

Огромные темные тучи заслоняют небо, свинцовым шатром накрывая город и проливаясь холодными потоками по серым мостовым, тихим переулкам, большим, забытым транспортным магистралям и площадям. Опустившие свои мокрые ветви деревья слегка склоняются под тяжестью намокшей потемневшей листвы. То и дело на мокром асфальте расползаются серые лужи, что отражают бездонную серость небес в своей мокрой рябой глади. Хлесткие струи барабанят по холодным стеклам окон, бегут серыми потоками по крышам, играя свою причудливую мелодию, танцуя на холодных лужах, похватанные пронизывающими руками ветра, проносящегося по улочкам и обнимающего своими руками редких прохожих, спешащих домой.
Там за тонкими стеклянными окнами стихия играет свой собственный сценарий жизни, заставляя людей подчиняться и спешить домой, туда, где за кирпичными стенами ждут тепло и уют.
Громкую мелодию капель дождя заглушает мерное бормотание очередного ведущего незамысловатого шоу. Теплый свет от ночника скользит по комнате, как бы невзначай окрашивая попадающиеся на его пути предметы в мягкие, едва уловимые оттенки солнечного света. Во встроенном в стену камине иллюзорные языки пламени создают имитацию настоящего огня, танцуя на искусственных бревнах, успокаивая усталый взгляд темно-алых глаз, которым один из хозяев скользит по комнате. Сейджуро тихо вздыхает, снова останавливаясь на серой глади окна, замечая, как капли быстро скатываются, вырисовывая замысловатые узоры. Прикрыв глаза, парень зевает - все-таки погода не располагает к бодрствованию, а затем скашивает глаза, слегка сощурившись от удивления. На его плече безмятежно покоится голубая макушка. Светлые пряди обрамляют лицо паренька. Из-за своего положения некоторые стоят торчком, что смотрится очень забавно. Закрытые глаза, с по-девичьи длинными ресницами, слегка приоткрытые губы и размеренное дыхание. Акаши иронично вскидывает бровь и старается отстраниться, но хрупкие руки, которые странным образом, непонятно когда сумели обвить его талию, не дают ему этого сделать. Все, чего добивается парень своими попытками выбраться – это лишь то, что теперь они оба просто лежат, точнее Акаши полусидит, а Куроко лежит на нем, удобно примостив голову с разметелившимися прядками на груди красноволосого капитана, и спокойно, мирно посапывает, продолжая обнимать Сейджуро руками на манер плюшевого медведя. Попытки выбраться из импровизированного захвата быстро надоедают юноше, но потом на удивление стало намного теплее, конечно, можно все списать на теплый длинноворсовый плед, в который укутан мальчишка, да, пожалуй, так Акаши завтра и скажет проснувшемуся пареньку, а пока… пока можно просто наслаждаться этим теплом, этим моментом. На губах появляется мимолетная улыбка, когда тонкие пальцы запутываются в голубых прядях, аккуратно перебирая их, а в груди зарождается непонятное, новое чувство, о котором Сейджуро подумает завтра, а сейчас он закроет глаза и спокойно погрузится в царство Морфея, согреваемый теплом странного мальчишки с глазами и волосами цвета небесного льда.

Глава 2.Красная лента. Моя игра.

Тонкая лента мешает видеть, надавливая на глаза и заставляя беспомощно мотать головой из стороны в сторону. Шорох шелка под пальцами, его скольжение и невозможность ухватиться за ткань раздражает. Куроко ненавидит находиться без опоры: он боится этого, но сейчас ему остается только тихо вздыхать, стараясь выдержать эту сладкую и долгую пытку. По животу стекает прохладная капелька, прокатываясь вниз, где встречается с горячим языком. Чужие пальцы сжимают сосок, заставляя дыхание прерваться, подводя своего хозяина. Язык ведет дорожку вверх, собирая сладкое холодное угощение, пробуя его вместе с неповторимым вкусом этого тела. Акаши шумно выдыхает, опаляя горячим дыханием ушко парня, и Куроко точно знает, что сейчас тонкие губы его мучителя расползаются в хищном оскале.
- Ммм… Тецуя, а ты прав, молочный коктейль очень вкусный, - чужой язык скользит по губам, увлажняя их, горячее дыхание согревает кожу, в один момент все прекращается, слышится шуршание, а потом тонкие пальцы обхватывают подбородок юноши, чуть приподнимая его голову вверх. Большой палец скользит по губам, очерчивая их, а затем слегка оттягивает нижнюю, заставляя приоткрыть ротик. Пара мучительно долгих секунд и глаза Тецуи расширяются под повязкой. Прохладный ванильный напиток наполняет рот, а вслед за ним проникает и чужой язык, начиная нагло обследовать доверенную территорию. С трудом сглатывая любимое лакомство, голубоволосый отвечает на поцелуй, но как только Сейджуро чувствует ответ, он мгновенное отстраняется. Главное правило никто не отменял, и прикасаться и созерцать сегодня может только капитан, а Тецуе лишь приходится закусывать губу и пытаться сжать что-нибудь в руках, чтобы не сорваться и не прикоснуться к горячему телу мучителя. Сладкая и изощренная пытка, ведь из-за повязки все другие чувства лишь обостряются, сводя с ума, а ничем не закрепленные руки то и дело пытаются поймать того, кто так дразнит хозяина, но нельзя, одно прикосновение и он проиграет.
Акаши улыбается, выводя пальцами подобно кисти замысловатые узоры на бледной коже, лаская, согревая, разминая. Снова наклон, и Куроко с тихим стоном слегка приподнимается, чтобы ощутить жар нависнувшего над ним тела, но тут же одергивает себя. Легкие поцелуи, подобно бабочкам покрывают лицо, шею, грудь, отчего мальчишка только беспомощно вздыхает и больше напрягается.
Ладонь ложиться на плоский живот, скользя ниже, обжигая кожу своим теплом, заставляя пробежаться по спине мурашкам. Все ниже и ниже, оглаживая, виртуозно скользя…
Пара долгих секунд и по комнате прокатывается обиженный вздох, когда пальцы лишь на секунду проскальзывают по плоти, устремляясь вниз, оглаживая внутреннюю часть бедра. Пальцы проскальзывают во впадинку между ягодиц, и Куроко тихо стонет, когда они дразняще проходят по краям самого чувствительного места.
Легкий смешок, и Тецуя дергается, когда его ногу закидывают на плечо. Влажный горячий язык обжигает кожу, зубы перехватывают, оставляя красную отметку, отчего на щечках жертвы появляется румянец.
- Хмм... нет... хааа… - тихо стонет мальчишка, ощущая жар в области живота. Горячее дыхание обжигает чувствительную кожу.
Пальцы обхватывают просящий ласки член, делают пару уверенных движений, из-за чего весь воздух в легких парня исчезает.
- Что, так не терпится? – насмешливо произносит Сейджуро, замечая, как Куроко вскидывает бедра навстречу его руке, как отчаянно цепляется пальцами за шелк, чтобы не протянуть руку к нему, но все быстро заканчивается. Все сопротивление испаряется, когда он двумя плавными толчками входит в это желанное тело. Куроко выгибается на встречу, тут же подаваясь вперед. Громко и протяжно стонет, обвивая руками чужую шею, и полностью отдается ему. Для них все исчезает, кроме плавных глубоких толчков, медленного, размеренного темпа и тихих, сладких стонов. Прикрыв глаза, Акаши полностью отдается процессу, ловя губами чужие губы, словно слепой котенок, упираясь руками по обе стороны от головы млеющего и извивающегося под ним юноши.
Пробуя на вкус ни с чем не сравнимый коктейль из немного хрипловатого голоса, сладких губ с примесью молока, горячих прикосновений жадных рук, которые скользят по его спине, очерчивая выступающие лопатки, плавных собственных толчков в это податливое тело, которое с большим желанием принимает его, обхватывает, сжимает до упора. Это поистине восхитительно и неповторимо, слушать биение чужого сердца в унисон со своим, чувствовать ответные движения, ощущать, как чужие ноги сжимают собственные бедра, стараясь прижаться ближе. Пара плавных движений и темп меняется, становится более быстрым и резким. Толчки глубже в горячее нутро, перед глазами начинает все плыть, а по телу прокатываются горячие волны наслаждения, сжигая все на своем пути, прокатываясь по коже, подобно электрическому току, концентрируясь на кончиках пальцев, на ногтях, которые скользят по спине, рисуя красные полосы. Внизу живота приятно скручивает, дыхание давно уже сбилось, а громкие протяжно медовые стоны лишь усугубляют положение, подстегивая, заставляя ускоряться.
Куроко выгибается дугой, сжимаясь внутри одновременно с тем моментом, как от последнего глубокого толчка, член упирается в простату и он изливается себе на живот не в силах больше сдерживаться и громко, пошло стонет, с удивлением замечая, что ему вторит в ответ чужой, бархатисто мурлычущий голос.
Сейджуро в последний раз входит полностью и кончает, опускаясь на горячее тело, которое сбито и сипло дышит под ним. На губах появляется улыбка, когда он чувствует руки, которые плотным кольцом обхватывают его шею, так и не отпуская его.
Тихий смешок, повязка с тихим шуршанием спадает с глаз. Ироничный шепот в покрасневшее ушко «Ты проиграл» заставляет мальчишку спрятать пылающее лицо.
Акаши переворачивается, укладываясь на спину, и притягивая в кольцо своих объятий своего проигравшего котенка, который теперь просто не имеет право ему отказать, а о том, как использовать свою новую привилегию он обязательно подумает. Но немного позже.
Когда солнечные лучи снова проберутся в комнату, будя двух спящих юношей, чьи пальцы переплетены меж собой, а на тонких запястьях красной змеей обвита тонкая лента.

Глава 3.Давящая тишина. Сладкая боль.

Тихие шаги эхо отдаются в темном коридоре. Каждое движение лишь усугубляет и увеличивает чувство паники и безысходности. Он злится, потому что звон разлетающихся на миллиарды осколков зеркала звучит как приговор. Куроко закрывает глаза, перебираясь на кровать, пытается выглядеть расслабленно и непринужденно, но инстинкт явственно напоминает, что там, за тонкой деревянной дверью, бесится хищник, который вряд ли сможет успокоиться просто так. И причиной этого гнева и ярости является он, точнее его бездействие, его самой главной ошибкой стала невнимательность, и он за это поплатиться.
Несмотря на, длительную подготовку Тецуя все равно вздрагивает, когда дверь раскрывается пинком. Липкие, холодные руки опасности и страха пробираются в душу, обнимая, заставляя сердце ускоренно биться от ощущения ужаса. Юноша медленно поворачивает голову и видит на фоне скрытого тенью лица глаза. Яркие огни сверкают злостью, ненавистью и предупреждением из-под аловатой, почти черной челки. Акаши шумно выдыхает, отпинывая с прохода сломанную тумбочку и обманчиво плавно проходит в наполненную тьмой спальню. Его все устраивает и то, что здесь ужасно темно и то, что тишина давит на уши, закладывая их. Когда голубые глаза встречаются с его собственными, он видит страх, нет, даже не так, панический ужас, в котором тонет все. Голубоволосый сейчас напоминает загнанного в угол зайца, такого миленького и до ужаса запуганного, но он сам виноват, что разбудил этого хищника, который теперь явно не уйдет просто так. Все правильно, за свои просчеты нужно расплачиваться, и зверь, что якобы спокоен и собран, стоящий перед ним это доказывает. Сейджуро сейчас похож на разъяренного льва, которого очень старательно раззадоривали и злили, а значит безболезненно все не пройдет. Хорошее воображение тут же нарисовало капитану хвост, который бьет по полу предупреждающе извиваясь подобно змее. Сердце пропустило удар и сбилось, по виску прокатилась капля пота, а от ауры, которая с каждой секундой все больше и больше расползалась по комнате становилось душно и ужасно. Ужасно от того, что ничего уже не изменить и не остановить. Видно, что красноволосый напряжен, как будто хищник подбирается и готовится к последнему, решающему прыжку, чтобы вгрызться в горло острыми зубами, чтобы разодрать в клочья уже убитого кролика, наслаждаясь его кровью на своей морде, слизывая ее горячим языком, держа под лапами бьющееся в предсмертной судороге тельце.
Пара шагов, и он уже стоит перед ним, так прекрасен в своем гневе и безжалостности. Куроко понимает, что один неверный шаг, и он спровоцирует катастрофу, а тишина лишь давит на нервы, которые до предела натянуты. Одно неосмысленное движение и ему конец. Он сам подписал себе смертный приговор, когда язык скользнул по пересохшим губам, задевая уже засохшую кровь на небольшой ранке. В красных глазах, которые наблюдали за этим что-то полыхнуло и тишину разрезал, подобно ножом звук звонкой пощечины. Голова мотнулась в сторону. Острая боль пронзила щеку, которая теперь горела от прикосновения чужой руки. Момент и в его волосы вплетаются пальцы, ласково проходясь по темечку и затылку, чтобы в следующий же момент сжать волосы в кулак и резко дернуть так, что в голубых глазах запляшут искры. Горячее дыхание скользит по шее, поднимаясь к уху и обжигая его, скрипящий, сухой голос, который заставляет тело дернуться, дабы уйти от прикосновения. «Шлюха…» - отдается гулом в ушах из-за боли и от стука сердца. «Шлюха…шлюха…» – повторяет голос, переходящий в рычание.
В уголках голубых глаз появляются слезы, которые тут же стекают по щекам, сразу же раздается рычание, и Куроко приоткрывает рот в громком вскрике, который срывается с языка, когда острые зубы безжалостно вгрызаются в его шею, сжимаясь сильнее, прокусывая кожу до крови. Акаши сжимает и начинает тянуть, как будто стараясь выдрать кусок плоти, чтобы доказать, чтобы сделать больно, точно так же, как сделали тогда ему. Он предупреждал - его не послушали, и пусть это лишь глупый поцелуй в игре, пусть там почти ничего не было, но Тецуя ослушался его приказа, который на секунду промелькнул в алых глазах, хотя отчетливо видел его.
- Мои приказы абсолютны и не подлежат неповиновению! – хриплый голос разрезает тишину, а зубы перемещаются ниже, украшая животными укусами плечи, шею, грудь, лопатки. Ему сейчас наплевать, что именно, где именно - главное отметить, доказать и наказать за непослушание.
Каждый укус сопровождается вскриком и дрожью Куроко в руках своего мучителя. Он уже давно все понял, и когда его толкают рукой в грудь лишь тихо выдыхает. Голова не очень мягко прикладывается об изголовье кровати. Ему хочется потерять сознание, выпасть из реальности, чтобы не чувствовать боль и унижение, но ему этого никто не позволит, ибо алые глаза явственно сообщают об этом.
Акаши шипит, нависая над парнем, скользя указательным пальцем по кадыку вдоль шеи, заставляя юношу запрокинуть назад голову. Ухватывает пальцами и с силой сжимает подбородок, приближаясь своим лицом к чужому, и кусает губы, раздирая их, с особым восторгом наблюдая, как Куроко вздрагивает, скользя языком по прокусанным ранкам и слизывая капельки крови. Он наслаждается страхом, который исходит от юноши, зрачки алых глаз сужаются, чем еще больше становятся похожи на кошачьи. Холодные пальцы соскальзывают с подбородка и обхватывают тонкую шею, сжимая ее с удвоенной силой, ногти впиваются в кожу, оставляя красные ранки-полумесяцы, а от пальцев рваным кольцом остаются синие следы. Тецуя дергается, автоматически обхватывая руками чужое запястье, старается отодрать, перед глазами все плывет, рот приоткрывается, и мальчишка подобно рыбе пытается вдохнуть хоть каплю воздуха.
- Тихо, тихо... – горячий шепот слышится над ухом, отчего по спине пробегают мурашки. - Не бойся, - громкий смех разносится по комнате, подобно шипящему свисту, от давления и недостатка воздуха снова закладывает уши, но неожиданно рука исчезает, и Куроко вздрагивает, кашляя, разрывая пересохшее горло хриплым дыханием. Однако не долго длиться его свобода, тонкой лентой обвивается вокруг шеи кожаный тонкий ошейник. Акаши отстраняется, сползая с кровати и обмотав вокруг ладони поводок, резко дергает его на себя, заставляя одним рывком сесть юношу. Перед голубыми глазами все плывет и идет черными пятнами, он сглатывает подкатившийся комок тошноты и послушно двигается вслед за тянущей его рукой. Встать почти нереально, ноги подкашиваются и тело еще не отошедшее от всех манипуляций отказывается слушаться, но злить Акаши нельзя, поэтому Тецуя делает титаническое усилие над собой и поднимается на ноги, медленно, стараясь удержать равновесие и сделать три шага правильно, не упасть. Получается, несмотря на то, что приземляется он на колени прямо перед сидящим в кресле капитаном, который отводит руку назад, заставляя ближе подойти, прижаться грудью к его коленям и заглянуть в глаза.
- Что за взгляд? – голос властный и тихий. - Ну-ка, - тянет юноша, всматриваясь в заплаканное личико, протягивая свободную руку и цыкая, когда мальчишка резко дергается с ужасом в голубых глазах от протянутой ладони, однако вопреки всему, прохладные пальцы скользят по распаленной еще от первого удара коже, пробегают дальше, очерчивая ушко и зарываясь в голубые волосы, и Тецуя боязливо ухватывает ладонь, которая тут же замирает, и, прикрыв глаза, трется об нее щекой, боясь любого движения. Ничего не происходит, совсем ничего, и парень уже более уверенно прижимается к прохладной коже, тихо всхлипывая.
- Ты только мой, Тецуя, – раздается тихий шепот над его головой, рука плавно исчезает. –Ты должен извиниться перед мной за причиненные неудобства, - смешок и колени расходятся в стороны, а поводок натягивается сильнее, заставляя юношу устроиться между ног капитана. Дрожащими руками и, не смея поднять глаза, Куроко расстегивает ремень, затем молнию и тянет вниз резинку нижнего белья, освобождая горячий, твердый член. Неуверенность сквозит в каждом движении паренька, в каждом его действии.
Ловкий язычок пробегает по головке, немного неуверенно кружит по ней, а затем опускается вниз по всей длине, очерчивая выступающие венки. Тихий выдох сквозь зубы подсказывает, что он все делает правильно.
- Смелее, - поощрительный выдох, когда губы плотным кольцом обхватывают член и начинают плавно скользить по нему, с каждым движением вбирая все больше и больше. Вид ритмично двигающейся головы с голубыми лохмами возбуждает сильнее, а от созерцания потрескавшихся губ, которые старательно скользят по всей длине, внизу живота скручивает все большим узлом. Горячий, влажный рот сводит с ума, вышибая все негативные мысли из мозга и помогая наконец расслабиться. Акаши запрокидывает голову на спинку кресла, чуть съезжая вниз, опуская руку с поводком на подлокотник и давая больше свободы Куроко, который уже более активно действует, помогая себе рукой и ускоряя темп. Рука ласкающим движением пробегает по волосам, приглаживая растрепанные голубые прядки, и слегка надавливает и на затылок, заставляя расслабить горло и во всю длину принять член. Головка проскальзывает по ребристому нёбу и утыкается в горло. Пара секунд, и с тихим стоном Сейджуро кончает, старательно удерживая голову Куроко, чтобы тот не смог отстраниться, а потом опускает взгляд вниз. Мальчишка дергается, но послушно сглатывает все, скользя языком по разбитым и саднящим губам, аккуратно укладывая голову на колено капитана и прикрывая глаза, стараясь отдышаться.
- Запомни, ты только мой, - резкий рывок и Тецуя, шипя и вскрикивая, поднимается на ноги, пытаясь устоять на них. Он почти падает, когда его подхватывает рука и усаживает на колени, скользя ласкающим движением по спине и притягивая к себе для поцелуя. Куроко прикрывает глаза, готовясь к боли, но ее не чувствует, чужой язык аккуратно увлажняет губы, а потом мягко, едва уловимо проскальзывает в приоткрытый рот, переплетаясь с чужим языком, лаская его. Широко распахнутые голубые глаза тонут в красном спокойствие алых радужек. Тецуя всхлипывает, утыкаясь носом в шею Сейджуро, когда слышит щелчок и звон от падения ошейника на пол. Прижимаясь к горячему телу сильнее, сжимая тонкими пальчиками пиджак красноволосого, тихо шепчет:
– Я только твой, Сейджуро, только твой.
А завтра Куроко Тецуя будет весь день ходить с повязанным вокруг шеи платком, избегая всевозможных расспросов, и уже потом на тренировке он будет всеми силами сочувствовать Кисе, который будет едва подползать к лавочке во время коротких перерывов, ведь никто не отменял наказание за дерзость и настойчивость в том шуточном, игровом поцелуе.

Глава 4.Ненавистная игра - единственный шанс прикоснуться к твоей любви.

Не все бывает в мире вечным, и так же, как за ночью вступает в свои права день, после дождя выходит солнце. Пасмурный Токио освещают первые проворные лучи, пробирающиеся через темные тучи. Маленькие отголоски солнца скользят по мокрым мостовым, прыгают на прозрачной глади луж, танцуют отблесками на оконных стеклах, пробираясь через неплотно задернутые шторы в комнаты людей. Озорно пробегают по беззаботно спящим лицам, норовя подарить первые поцелуи солнца и разбудить от дождливой дремы.
Большая комната, пол которой уставлен различными стопками книг, где-то лежат раскрытые, а местами на тонких страницах виднеются едва заметные пометки карандашом. Длинноворсовый ковер, в котором приятно утопают ноги, устилают белые альбомные листы, исписанные от края до края, кое-где на деревянной мебели виднеются приклеенные разноцветные бумажки с напоминаниями и какими-то формулами. Небольшой столик на красивых резных ножках, за которым сидя, сложив на согнутые руки голову, тихо посапывает юноша. Красные волосы находятся в творческом беспорядке, пара прядей разметелились по столу, слегка дрожащие ресницы. В тонких пальцах зажата парочка деревянных фигурок шоги. Игральная доска покоится на согнутых коленках парня. Тихие шаги едва уловимо слышатся в коридоре, скрип двери, и в комнату тихой тенью проскальзывает голубоволосый паренек. Длинная, явно большая ему в раза три рубашка, скрывает его колени, на ногах белые носочки. Зевнув, мальчишка приоткрыл сонные глаза и тихо вздохнул. «Ну вот, опять за старое» мысленно возвел глаза к небу Тецуя, внимательно осматривая открывшуюся его взору картину. Конечно, никто из нас не идеален, но Акаши был особенным не только в игре в баскетбол или обычной жизни, но и в отношении проживания. И все было бы ничего, все-таки на оставленные в каждом углу чашки с чаем или на огромные стопки книг, которые порой возвышались до потолка и грозились погрести под собой случайного прохожего, можно было закрыть глаза, но на огромнейшую, доходящую до глобальных проблем страсть к игре Куроко не мог. И вот вчера он уснул раньше Сейджуро, что вылилось в то, что красноволосый не спал всю ночь, придумывая различные тактики для победы.
Куроко почему-то начал замечать странное волнение и заботу со своей стороны, и дело даже не в том, что к великому удивлению юноши Акаши был совершенно не приспособлен к обычной домашней жизни, а в том, что сам голубоволосый был рад этому. В душе появлялось странное тепло, когда замечал удивление на лице всегда собранного и строгого до невозможности тирана, которого боялись даже собственные родители. Видеть непонимание и неготовность в красных глазах было приятно, потому что он возможно единственный, кто удостаивался этого, но с этой страстью к шоги надо было что-то решать, ведь не будет же Акаши замазывать синяки под глазами тональником. Да, такой причиной успокаивал себя мальчишка, только вот основным предлогом и толчком к действиям стали не забота, а ревность. Именно ревность, которая своими колючими ладошками начала окутывать сердце голубоволосого, а все потому что в жизни Великого и непобедимого капитана Поколения Чудес было всего две страсти. Первая, против которой уж точно уже ничего не сделать, была страсть и любовь к баскетболу, которую Куроко принял и даже заикнуться не пытался по этому поводу, а вот второй стала страсть к игре в шоги. Причем игра эта настолько его затягивала, что Сейджуро даже есть не шел, а теперь еще и спать, и странная ненависть к деревянной доске и фишкам начала развиваться внутри Тецуи.
Почему-то на задумавшегося над очередным ходом Акаши становилось больно смотреть. Было очень грустно и завидно, когда юноша видел, как Сейджуро с заботой в глазах расставляет фишки на доске, как с особой любовью, аккуратно тонкими пальцами скользит по гладким фигуркам, бесшумно переставляя их по лакированной поверхности игрального поля. Это бесило, и хотелось выкинуть уже эту чертову игру, потому что в сознании четко билась мысль, что точно также Акаши никогда не посмотрит на него, не скользнет пальцами по щеке, даря теплое и ласковое прикосновение. С ним Сейджуро всегда груб, да, бывают моменты нежности, но они скорее похожи на ленивые одолжения с нотками презрения, и лицо при таких действиях выражает вселенскую скуку.
Тецуя ревнует и сжимает пальцами подушку сильнее, наблюдая за медленно появляющейся на тонких, таких любимых губах улыбкой, которая появляется при очередной победе или замысловатом ходу чертовых бесчувственных фишек.
И сейчас он опять видит эту улыбку, а в прохладных пальцах зажаты эти проклятые фигурки, и хочется от досады взвыть и разрушить все, только вот ничего сделать невозможно.
Как-то раз Куроко имел неосторожность задеть рукой стол, на котором стояла коробка с шоги, тогда он впервые увидел страх и ярость в глубине красных радужек. Тогда он впервые услышал холодный, твердый голос, от которого хотелось исчезнуть, забиться в угол и не выходить.
Тогда он впервые, зарывшись носом в подушку, шипел и кусал ткань от боли.
Тецуя делает два тихих шага, и, присев рядом, невесомо проводит пальцами по улыбающимся тонким губам. Ему он так никогда не улыбнется. Боль расползается внутри, а глаза начинают неприятно щипать. Опустив руку, юноша натыкается взглядом на фигурки и аккуратно забирает одну из рук Акаши, поднося на уровень глаза и рассматривая. А потом, повинуясь какому-то глупому порыву, подносит гладкое дерево к губам и прижимается.
Он как-то видел, как Сейджуро в моменты задумчивости подносит одну из фишек к губам.
Поднимаясь, почти на цыпочках парень начинает уборку, которая заканчивается тогда, когда на плечи все еще спящего капитана ложится теплый плед. Рядом с положенной на сложенные руки головой стоит коробочка с собранной игрой.
Куроко приоткрывает ее, доставая одну из фишек, и снова подносит к губам. Ему очень больно, и в тоже время разум рисует перед глазами счастливую задумчивую улыбку Акаши.
Судорожный вздох разрушает тишину, тихие шаги, и скрип двери.

Куроко ненавидит шоги, но только так он может прикоснуться к нему. Попытаться почувствовать любовь, прикоснуться к тому, что любит Акаши, а потом краснеть, под задумчивым взглядом красных глаз, когда Сейджуро, в очередной раз забывшись, подносит к губам одну из фигурок.

Глава 5.Находясь слишком близко к зверю, научись терпеть боль.

Равномерные частые вскрики разрезают тишину полу-темного, окутанного яростью и болью помещения. Чертов стол скрипит при каждом толчке, от чего лишь сильнее проявляется желание растоптать, разорвать,уничтожить.
-Гребанные дегенераты. - шипит сквозь зубы Акаши, резко и грубо подаваясь вперед, толкаясь в податлевое растеленное перед ним тело, которое от каждого толчка лишь сильнее сжимается.
-Уроды, твари, дауны с закидонами — пальцы впиваются в хрупкие тонкие запястья, которые слегка хрустят под напором сильной руки.
-Ненавижу — хрипит Сейджуро вдалбливаясь в несопротивляющееся тело грубыми толчками.
Он в ярости, он в гневе, как они только посмели чуть не проиграть какой-то хлипкой команде, которая и мест то в чемпионате ни разу не занимала. Он злится, злится на Аомине- самовлюбленного до усрачки тупоголового дебилоида, который вместо командной игры решил повыпендриваться и повыделывать финтов ушами, из-за чего нахапал себе 4 фола в первой четверти и не смог нормально играть следующие. Он бесится из-за Мидоримы — звезданутого на всю голову дегенерата,не способного сосредоточиться на игре, который промахивался из-за быстрого темпа игры, отвлекаясь и поддаваясь пресингу соперников.
Он готов прикончить Мурасакибару, - вечно жрущего долбаеба со сладкой ватой в место мозгов, который вместо того, что бы защищать кольцо хер знает за чем прыгал по площадке, пытаясь провести атаку, которая у него не получалась никогда. Он хочет придушить Кисе — самовлюбленную модель-недоучку, который вместо того, что бы играть весь матч провалял дурака, пытаясь поступить, как Аомине и при этом не мог даже стандартного дриблинга задействовать в игре. Поколение Чудес, не звание, а смех один после такой игры хочется удавиться и больше никогда не приходить в этот свет. Подумать только, эти четверо чуть не завалили игру. Руки чесались прямо там им отвесить хороших люлей, ну или на последок пнуть хотя бы.
Пара толчков и войдя во всю длину Акаши изливается в горячее нутро. Прикрывая глаза. Оргазм затмевает все, отключает мозг на какие-то доли секунд, позволяя отстраниться от всех тяжелых мыслей. Как же недолог этот момент. Часто и шумно дыша, Сейджуро упирается руками в стол, запрокинув голову и прорычав, а затем распахивает глаза и скользит расфокусированным взглядом по кабинету. Первое,что видит он это распластанное тело, которое буквально истерзано им самим. Хрупкий, маленький Куроко слишком вульгарно смотрится на этом столе, в одной растегнутой рубашке, с похабно раздвинутыми ногами, согнутыми в коленях. Взгляд скользит сначала на распавшиеся по поверхности стола влажные голубые пряди, затем по лбу, к которому прилипла влажная челка., скрывающая глаза. Голова повернута на бок, искусанные приоткрытые губы из которых раздается тихое хрипение. Шея, которая буквально усеяна красными засосами и отметинами от зубов, его зубов. Сложенные вместе руки, тонкие запястья перевязаны кожанным ремнем, причем на коже уже виднеются синие полосы. Расстегнутая рубашка, часто дышащая грудь, разведенные и согнутые в коленях ноги. Взгляд устремляется вниз и красные глаза расшираются. Из растянутого колечка тонкой струйкой стекает сперма смешанная с кровью.
Куроко трясет, трясет в тихой истереке без звуков, он только сипло вдыхает воздух через пересохшее горло и кое-как пытается свести ноги.
Боль прокатывается по телу от любого движения, словно кипящее масло, заставляя морщиться и шипеть, пытаясь сглотнуть горечь.
Ему обидно и стыдно. Ему очень больно не только физически, но и морально ведь он ничего не сделал.
И внутри что-то непрятно шевелится, протягивая свои костлявые руки к сердцу Акаши, к его совести. В голове тут же всплывают моменты игры, которую он бы хотел навсегда забыть. А ведь Тецуя действительно ничего не сделал, он не виноват, совершенно, а наоборот старался всячески нормализовать игру и даже играл почти весь матч, стараясь помочь Мидориме и лишний раз отобрать мяч для Аомине или Кисе. Этот мальчишка даже повысил голос, отчитав на перерыве всех их и ему удалось привести в чувства этих полудурков.
Тут же вспоминается еще и разговор, точнее его отсутствие, ведь именно Куроко уволок разьяренного, как стадо диких одичавших кошек Акаши к тренеру, чтобы тот ненароком не прибил всю команду- зазвездившихся неудачников. Именно он потом пришел к Акаши и попытался его успокоить, и что получил взамен? Почему именно он?
Впервые Сейджуро испытал горечь, этот отвратное чувство вины, которое постепенно разжигало в нем новые позывы огня злости. Он с рождения не испытывал ничего такого, и тут какой-то мальчишка заставил его испытать этот отвратное чувство. Так нельзя. Так не должно быть и может быть если бы капитан был менее горд, он бы извинился и конечно бы попытался успокоить дрожащего и ломающегося от внутренней боли и обиды Куроко, но не испытывающий подобных чувств человек никогда не попытается переступить через себя, поэтому капитанская спортивная куртка, набрасывается на лежащего на столе парня, а затем слышиться шипение и громкий хлопок двери.
В эту ночь Акаши впервые напьется, а затем попытается затеряться в паутине улиц, проходов, арок и мостовых, пытаясь вычеркнуть такие непонятные, но болезненные ощущения.
Сжимая в кулак рубашку на своей груди в районе сердца, он будет кричать,стоя на мосту о своей ненависти, стараясь забыть те пустые холодные глаза, цвета весенеего неба, с которыми он встретился взглядом, когда уходил.

Глава 6.Слова, которые не должны звучать в слух.NEW

Наверное, в первые в своей жизни Акаши боялся встретиться взглядом с человеком. Он все свое сознательное существование даже людям, которые были выше его, не уступал и смотря прямо в глаза, доказывая свою силу, опуская их с небес и поясняя, что никто не смеет на него смотреть с высока. Так было всегда и так должно было быть, только вот к глубочайшему сожалению Куроко был человеком, который мог с легкостью рушить все проверенные и доказанные теоремы. После того ужасного матча прошла уже неделя, но не смотря ни на что, Сейджуро не мог вести себя как раньше. Он не мог забыть ту пустоту в глубине небесно голубых глаз, ему становилось страшно, потому что по коже пробегал холодок, а сердце предательски сжималось. Целую неделю он не приходил в их общую квартиру, всеми правдами и неправдами оставаясь в школе. Ночевал в кабинете или просто целыми ночами гулял по городу и дрался. За какую-то неделю, он повстречал на своем пути несколько шаек и стоит ли говорить, что встречи были не из приятных. На тренировках он срывался, устроив хваленому Поколению Чудес такую каторгу, что даже Аомине лез от ужаса на стену и готов был в любой момент откинуть коньки - что уж говорить про остальных.
В школе тоже было не очень гладко. Конечно, по прежнему у капитана были прекраснейшие высшие оценки, только вот его отношение, его внешний вид, проще сказать, что когда кто-то из учеников замечал маячившую красную макушку, то все разом расползались по стеночкам, старательно изображая ветошь и предметы быта, что бы не дай бог не спровоцировать Сейджуро, с глазами, опасно сверкающими из-под рваной челки, и с зажатыми ножницами в руках.
Куроко первые несколько дней не было ни в школе, ни на тренировках, что очень радовало капитана, по одной простой причине - он не смог бы видеть Тецую сейчас. Так лучше, для него. Так думал Акаши, пряча за этим утверждением простой страх, увидеть в таких желанных глазах испуг, ужас и боль, которые он причинил.
Раньше было по другому, совершенно. Сейджуро не особо волновали чувства его игрушек, он просто брал свое и снисходительно разрешал этим букашкам находиться рядом с собой. Так было раньше, так и должно быть, тогда почему при виде хрупкого трясущегося от боли и истерики тельца стало так паршиво? Почему вот уже целых семь дней он не может спокойно усидеть на месте, а собирается и мотается по городу, ища себе приключений, разбивая об чужие части тела костяшки в кровь, получая в ответ дары, шипя, ненавидя и закусывая разбитые губы. Почему он не может выкинуть из памяти те голубые глаза, которые повергли его в отчаянье и заставили переносить боль? Почему он не может спокойно все выкинуть, а должен напеваться до потери сознания в какой-нибудь дешевой забегаловке, что бы на несколько часов просто заснуть? Почему? Эти гребаные тысячи вопросов и ни одного ответа. Он устал. Сейджуро выдыхает распахивая глаза, скользя взглядом по потолку, который стал ему таким ненавистным за все эти семь дней. Где-то поблизости вибрирует телефон, но он не будет его брать, не сможет. Потому что на дисплее высветиться имя, такое нужное и такое ненавистное для него и его гордости.
Нервы сдают, Акаши ухватывает надоевшее средство общения и с размаху запускает его в стену. Звук разлетающегося на части мобильника временно успокаивает бушующее тело. Хочется убивать, хочется напиться, хочется секса, хочется уже избавиться от этой резкой холодной боли в груди, которая невыносимо жжет. Странно, он ощущает холод, но в тоже время ему очень горячо, складывается ощущение, что по венам, там где сердце течет не кровь, а топленое олово, сжигая все на своем пути. Нужно что-то решить, нужно как-то уйти. Где-то на границы сознания Сейджуро понимает, что нужно просто поговорить, разум твердит, что так правильнее, что есть шанс, но гордость и упрямо уволакивает его в тишину улиц, в темноту холодных невзрачных переулков, отгоняя позорные для победителя мысли о просьбе прощения.
- Он не достоин — шепчет эта странная, покорившая его женщина, вплетая холодные длинные пальцы в красные волосы.
- Нет того, перед кем ты должен опускаться, - тихо, но уверенно она сжимает его горло своими руками, - Я не допущу.. — шипит она, запирая глупое, стонущее от боли сердце в красивую черную клетку, накидывая на нее темное покрывало, пряча ключ внутри себя. И Акаши слушает, слушает и идет туда, где хотя бы на мгновение он способен забыться.
Захолустный бар встречает его запахом перегара, тяжелого табака и плохих, дешевых духов. Разукрашенные, как клоуны тетки в ужасных, вульгарных платьях с пухлыми, хорошенько напомаженными яркими губами. Обросшие, спившиеся мужики, которые заглядываются на этих дам, грязно их обзывая, глупо шутя и откровенно лапая. Почти сонный бармен и пара официантов, которые уже давно наплевали на свои обязанности. Капюшон ветровки скрывает лицо, поэтому полусонный бармен не обращая внимания выполняет заказ, наливая сразу несколько стаканов спиртного. Отлично. Проглатывая горящую, противную жидкость, юноша ощущает неприятный привкус горечи, который вливается в рот, скользит к горлу, обжигая легкие, пробираясь внутрь, и согревая. Акаши судорожно вздыхает, стараясь сморгнуть слезы и берется за второй стакан, снова залпом ощущая его. Это не обдуманно и ядреная смесь резко дает по мозгам, выбивая все мысли, заставляя затуманиваться разум, оглушая. На какие-то доли секунд перед глазами появляются разноцветные круги, а затем в ушах закладывает от шума и громкого противного смеха, которым наполнено это здание. Усталый мозг наконец-то успокаивается, а гордость временно покидает его, уходя в глубь сознания и закрываясь там. Это шанс, маленький и глупый и Сейджуро расплачиваясь, поднимается. Ему сложно - от выпитого голова идет кругом, он чувствует, что нужно на свежий воздух и идет. По дороге он заглядывает в вечерний магазин и покупает виски. На улице идет дождь, но его это не волнует. Равномерным, слегка заплетающимся шагом он двигается туда, куда ведет его сердце, тихо, слегка спотыкаясь и покачиваясь, подставляя лицо холодным упругим струям, ловя языком капли дождя, он раскидывает в разные стороны руки и кружиться, тихо смеясь, хрипло, немного надрывно.
Под монотонный стук дождя, Сейджуро доходит до школы, заходя в холодный пустой холл, осматривается, стараясь вспомнить, зачем он вообще сюда пришел, а затем едва не падая, поднимается по лестнице на третий этаж, доходя до одного из кабинетов и пинком раскрывая дверь.
Кабинет музыки с большим красивым черным фортепьяно всегда привлекал его, своей тишиной и в тоже время наполненностью звуков, тонкие пальцы пробегают по лакированной крышке музыкального инструмента с какой-то трепетностью, подцепляя и открывая взору юноши аккуратный, ровный ряд гладких клавиш. Отставив бутылку, предварительно сделав из нее пару глотков, Сейджуро лихо усаживается на стул, устанавливая ноги на педали, разминая пальцы, мотая головой, от чего холодные капли соскальзывают с мокрых волос. Немного подумав, юноша все-таки стягивает с усилиями прилипающую, мокрую на сквозь, ветровку, разминает плечи и начинает играть. Мелодия заполняет помещения, отражаясь от стен, наполняясь отзвуками дождя за приоткрытым окном, разливаясь по пустынному зданию академии, сливаясь с закрывающим глаза Акаши и рассказывая о его боли никому - академии совершенно пуста, простая мелодия тихого одиночества и печали. Акаши играет долго, пальцы то плавно скользят по клавишам, то с силой нажимают, то едва касаются. Мелодия наполнена живыми эмоциями, которые больше никак не показать, просто он не умеет, не привык и это единственный способ.
Сейджуро на столько отстранился от всего, что не замечает тихого скрипа двери, не слышит тихих шагов и звона капель, которые падают на пол, скатываясь с зонта. Он уже не здесь, далеко, внутри себя, где нет смысла скрываться, где нет гордости, где сейчас есть только боль и тоска, которая сводит сума, которая медленно убивает его.
Последние отзвуки подхватываются ветром и уносятся за окно, утопая в шуме дождя. Порывистый вздох выдает гостя, и Сейджуро резко разворачивается, распахивая глаза, стараясь отогнать мутность. Красные радужки расширяются, когда встречаются с небесной синевой.
Куроко стоит в двух шагах, немного промокший, но такой живой и Акаши смеется, тихо, заливисто, а потом прикрывает рот рукой, тихо прислушиваясь к ощущениям.
- Ну надо же, вот же привидеться, -тихий сиплый голос не похож на тот, насмешливо игривый баритон, который так любит слушать Тецуя, совсем не похож, но он решительно делает шаг, видя, что красноволосый успокоился...
- Я не.. - он запинается, видя предупреждающий взгляд.
- Молчи, просто молчи, - Сейджуро горько улыбается, зарываясь пальцами в мокрые волосы, отворачиваясь обратно к музыкальному инструменту, облокачиваясь локтями на него и поддерживая голову.
Ему больно, но почему-то сердце отчаянно стучит, рвется, проситься, жаждет тепла. От неожиданного прикосновения по телу прокатывается дрожь, Сейджуро бросает настороженный взгляд через плечо.
- Ака... - Куроко снова останавливается, видя в красных глазах предупреждающий огонек, но не отходит, просто молчит, хотя внутри него все переворачивается. Боже, если бы он мог сейчас рассказать, прокричать, как ему было больно тогда на том столе, как было холодно одному возвращаться, как было страшно проснуться и не найти в пустой квартире никого, кроме той самой спортивной куртки. Рассказать о том, что он не спал почти все ночи, ожидая прихода, обнимая себя руками, кутаясь в форменную куртку Тейко, вдыхая аромат любимого человека, которого не было рядом. Сколько он сдерживал слез, сидя в пустой квартире, пытаясь дозвониться и с замиранием сердца отсчитывая монотонные гудки. Рассказать, как ходил искать Акаши несколько дней ночами, как пытался поймать его и просто обнять, но слова не имели смысла, потому что Сейджуро сейчас было больно, очень и Куроко видел. А внутри, тугим кольцом обхватывая сердце, сплетались радость и невыносимая боль. Боль - от воспоминаний, от ухода и семи дней, которые Тецуя прожил в ожидание, слезах, горечи и кофе. Радости, потому что Акаши жалел, жалел о том, что сделал, о том, что не удержался, о том, что причинил ему боль и боялся, боялся вернуться. Это означало, что Куроко не просто вещь - он к нему что-то чувствуют.
- Уйди. - донесся тихий, хриплый голос, - пожалуйста не мучай..
- Нет — Куроко упрямо мотает головой, подходя в плотную к сидящему парню, обходит и протискивается в проем между фортепьяно и скамейкой.
- Уйди...уйди..уйди! — срывается на крик красноволосый, - но встречается только с серьезным взглядом голубых глаз.
- Нет, - твердый, уверенный голос и Тецуя не уйдет, только не сейчас, он не оставит Акаши один на один со своей болью и совестью. Никогда не отпустит.
- Значит, не уйдешь, - шипит тихо юноша, обжигая горящим ненавистью и бешенством взглядом, заставляя Куроко сглотнуть от страха, но тот лишь отрицательно мотает головой и упрямо стоит на своем, хотя тихого вскрика он не сдерживает, когда сильные руки резко дергают его, а чужие губы нагло накрывают собственные, горячий язык проникает в приоткрытый рот. Голубоволосый замирает, а затем расслабляется, прижимаясь сильнее к холодному, промокшему телу, вплетая пальчики во влажные красные волосы, углубляя поцелуй, не отпуская.
Это необъяснимо, потому что сердце отчаянно стучит, потому что по телу прокатываются разряды наслаждения, от желанной близости, от ощущения такого нужного, родного тепла. Тецуя судорожно дышит, когда Сейджуро прерывает поцелуй из-за нехватки воздуха, смотря внимательно.
Акаши часто вдыхает воздух, упираясь собственным лбом к чужому, стараясь рассмотреть что-то, а потом тихо спрашивает, шепотом, как будто чего-то боится, - Почему?
Куроко замирает, а потом облегченно выдыхает, теперь уже точно зная ответ.
- Потому что я твой, потому что мне плохо без тебя, потому что я .. - чужие пальцы закрывают его рот, а над ухом раздается тихий шепот, - Я тоже... - фраза которая рушит все границы, все что их разделяет, всю недосказанность, которая лишь сильнее притягивает их.
Сейджуро усаживается обратно, обвивая руками талию Куроко, утыкаясь головой в его живот. Тецуя лишь улыбается, проводя рукой по влажным красным волосам, - Пойдем домой, Ака.. Сейджуро — тихо шепчет он, потому что это личное, потому что щеки горят, потому что чужие губы накрывают собственные, даря самый нежный на свете поцелуй.
А потом будет быстрый шаг, почти бег. Дождь будет нещадно бить в лицо, попадая в глаза, но чужие горячие пальцы не отпустят руку.
А еще потом будут скрип двери, тихая ругань и шипение из-за мокрой, липнувшей к телу одежды. Будут нежные, невыносимо сладкие поцелуи, горячий шепот, от которого по спине пробегут мурашки. Тихие выдохи, нежные прикосновения, громкие стоны, наслаждение накатывающее волнами и бегущее по венам. Экстаз, плавные движения, желанное тело, прижимающиеся сзади. Слезы, горящие, проникновенный тихий шепот, только для них двоих, воссоединение, и теплые надежные объятья, а сейчас только дождь будет свидетелем, тихого выдоха и слезы, скатившейся по щеке, пробежавшие по разбитой губе.