[spokon]

Название: Победителей не судят.
Автор: Старый змейсс
Фэндом: Dear Boys
Персонажи: Фудзивара, Айкава и остальные
Состояние: закончен, 15379 слов
Дисклеймер: отказ от прав.
Предупреждения: ООС, АУ, местами ангст, ХЭ
Размещение: с согласия автора и (или) заказчика.
От автора: пишется по заявке  Nailya

- Ты что, не понимаешь, что покалечишься, придурок пустоголовый?!
Эта фраза в разных вариациях повторялась уже почти пятнадцать минут. Фудзивара орал, не прерываясь. Айкава молчал, упрямо и дерзко глядя куда угодно, но только не в лицо капитана, давно пошедшее некрасивыми красными пятнами.
Пятнадцать минут скандала.
Пятнадцать минут невыносимой, давящей атмосферы.
Пятнадцать минут, казавшиеся вечностью.
Остальные молчали тоже. Выносить напряжение почти не осталось сил, но вмешаться было равносильно самоубийству. Это понимали даже самые отсталые, а потому не вмешался никто. Да по большому счету, народ капитана прекрасно понимал. Шутка ли: броситься перехватывать мяч с риском сломать ногу, заработать серьезное растяжение! Но при этом не сказать никому ни слова, а продолжать играть и улыбаться, даже не поморщившись от боли! Нет, капитана понимали. Но Айкаву все равно было жаль.
Маленький бомбардир сидел на скамейке, устроив перевязанную ногу так, чтобы не тревожить ее, и все понимали, что до автобуса его придется нести. Потому что сам он не дойдет, вымотанный этой невероятной игрой, обернувшейся кошмаром. А игра была хороша. Такая красивая, завораживающая игра, что никто глаз не мог отвести. Отличились все, но Казухико блистал ярче полуденного солнца, и его свет согревал остальных, словно вливая в них новые силы.
Они победили. Разумеется, они победили. А как же иначе?
Последняя игра в этом отборочном, а основные игры - уже осенью. Они прошли, они впервые прошли отбор, и теперь молчали, глядя на устроенный капитаном разнос. Разнос тому, кто привел их к победе.
Каждый из них понимал, что причина не только и не столько в самой травме, сколько в том, что Фудзивара Такуми до безумия перепуган. Перепуган настолько, что готов самолично свернуть шею этому пустоголовому идиоту, который сейчас сидел и смотрел в сторону с таким видом, словно его ничто не волновало.
Потому что иногда на Айкаву находило, и он напрочь забывал, что команде старшей школы Мизухо, его команде - его друзьям! - не нужна победа любой ценой. Он забывал или забывался, и тогда из его глаз снова исчезали смешинки, а губы складывались в тонкую, упрямую линию. Ребятам иногда казалось, что вот с таки вот лицом самураи шли на верную смерть по приказу господина - и с такими же лицами дружно делали себе харакири в случае проигрыша. Это выражение пугало их до усрачки, пугало тем, что невозможно становилось представить, какую очередную героическую и бесконечно, невероятно, потрясающе прекрасную глупость сотворит Айкава на этот раз. До сих пор все заканчивалось хорошо. Но сегодня...сегодня Казухико получил травму, и у капитана окончательно сорвало тормоза.
- Айкава, твою мать, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
- Ты орешь, капитан, - голос Казухико, спокойный, даже немного равнодушный, заставил Такуми осечься на полуслове. Остальные тоже вздрогнули, слишком уж это было не похоже на обычное поведение маленького бомбардира. А взгляд его был слишком серьезным и сдержанным. Кажется, что-то в его мозгах снова сдвинулось, и Фудзиваре в очередной раз захотелось заиметь пару кило тротила, чтобы взорвать нафиг эту чертову Тендодзи. - Мы выиграли, и следующий матч только через три месяца. К тому времени я восстановлю форму и снова буду играть. Не вижу проблемы.
Пробрало всех. Айкава никогда, никогда не говорил так с ними, особенно с Фудзиварой. Они были друзьями, они ссорились и мирились, они делили вместе радость победы и горечь поражения, и Казухико часто винил себя в этих поражениях, но чтобы - вот так? Чтобы говорить с другом как с посторонним, едва знакомым человеком? Чтобы не видеть проблемы в том, чтобы ради какой-то дурацкой победы искалечить себя?
Победителей не судят?
Черта с два!
- Ах, ты ж засранец мелкий!
Никто не успел ничего сделать - слишком быстрым был Фудзивара. А может, просто никто даже предположить не мог, чтобы распасовщик поднял руку на того, на кого чуть ли не молился, кого на руках носил бы, позволь ему это сам Айкава. Пощечина прозвучало оглушительно звонко во вдруг наступившей тишине. Тяжело мотнулась в сторону голова с растрепанными, влажными еще от пота волосами. Отчетливо проступил красный след на щеке.... И только тогда на руках капитана повисла, почитай, вся команда. А Казухико неверяще притронулся к опухающей щеке, посмотрел недоверчиво на собственные пальцы зачем-то, и перевел взгляд на друга. В глазах маленького бомбардира стыл арктический холод, о котором никто до этого и не подозревал даже. Не мог их солнечный, жизнерадостный Айкава быть таким, это рушило картину мироздания.
Солнце - яркое.
Вода - мокрая
Айкава - отзывчивый, открытый, добрый и веселый.
Точка.
Но что они знали о том Айкаве Казухико, который учился в Тендодзи? О младшем сыне семьи Айкава, той самой семьи потомственных спортсменов и тренеров? О том, кто шел к победе по головам побежденных и никогда не оглядывался назад? Потому что это была единственно возможная дорога. Потому что победителей в этом мире - его мире, в котором он жил с детства - победителей не судили, а цель всегда оправдывала средства. Потому что победители получали все.
Это был взгляд, подавляющий своим превосходством. Столько силы было в нем, столько бесконечной уверенности и твердости, что перед маленьким бомбардиром хотелось склониться, признавая это самое превосходство. Фудзивара упрямо дернул подбородок вверх и с вызовом посмотрел в эти глаза.
Айкава усмехнулся. Вызов был принят.
- Фудзивара-тайчо, в настоящее время мне необходимо посетить больницу, - вежливость звучала в голосе, но Такуми понимал, что произошло нечто страшное. То, чего нельзя было допускать. А еще он со всей отчетливостью понимал, что теперь ему придется очень постараться, чтобы уследить за своей спиной.
Потому что цель всегда оправдывает средства, если в итоге достигается.
Остальная команда тихо отходила от шока. Тишину нарушил тихий голос Миуры, растеряно протянувший:
- Доигрались, бля.....
Травма оказалась пустяковой, и из больницы Айкава вышел с костылем и твердой уверенностью, что через месяц он уже сможет вернуться к тренировкам, а еще через месяц полностью восстановит форму. С одной стороны это его, конечно, радовало, однако в то же время на душе было как-то погано. И ладно бы они просто поссорились, но вот эта пощечина...
Казухико прекрасно знал, что вспылил и сам перегнул палку, и вообще именно он был виноват в сложившейся ситуации, но мириться первым означало потерю лица, а вот этого маленький бомбардир допустить не мог. Пощечина была оскорблением, которого Казухико простить не мог. За всю его жизнь Айкаву ударили всего несколько раз, и все эти разы он был действительно виноват и заслуживал наказания. Отец и тренер были тогда в своем праве, и Казу не держал на них обиды. Но сейчас он не заслужил подобного абсолютно ничем. Они выиграли, а значит, все было в порядке, и травма была не серьезной. А Фудзивара все равно ударил его. За что? Айкава не мог понять. Перебирая раз за разом моменты игры, он не находил ошибки. И снова жгучая обида оседала в душе. Раньше такого не было. Наверное, потому, что раньше у него и друзей-то не было. Ведь обидеть может только друг, только близкий человек.
Айкаве было обидно впервые в жизни, не считая разве что детства. И чувство это ему не нравилось. Очень. Но избавиться от него не получалось. Приходилось пока игнорировать. Впрочем, это тоже получалось не очень, то и дело вырываясь наружу. Потеря самоконтроля удручала нападающего Мизухо достаточно сильно, чтобы у него пропало всякое желание улыбаться.
На тренировки он не ходил, предоставив учителю справку с запретом на любые занятия спортом на ближайший месяц, хотя на обычные занятия ходил.
С Фудзиварой они не разговаривали.

Тренировки проходили теперь с участием новичка, которого команде навязали тренер и старшие. Играл он хорошо, даже здорово играл, но сравниться с Айкавой не мог, как ни старался. Да с Айкавой вообще никто никогда не мог сравниться! В итоге Фудзивара злился и делал совсем дурацкие ошибки, и это злило остальных.... Негативные эмоции разливались по спортзалу бурной рекой, в которую невольно попали все присутствующие на тренировке. Почему-то без Казухико игры не получалось, и удовольствия особого тоже.
Вообще с этим новичком история была некрасивая. Он стоял ребятам поперек горла с самого начала, потому что его присутствие означало, что кто-то из команды должен будет уйти на скамью. Все знали, что такое рано или поздно случиться, потому и мирились с его присутствием, но разговаривали сквозь зубы. У Иси вообще была идея устроить парню темную, чтоб не задирал нос, но идею эту пресек в зародыше Фудзивара. Причем на все возражения капитан ответил одной фразой: "Айкаве это не понравиться". Подействовало основательно. Потому что все тут знали, чем они обязаны этому внешне такому хрупкому пареньку. Потому что Казухико был стрежнем их команды, том, на ком все держалось. Тем, кто показал им дорогу, помогал идти по ней, поддерживал, направлял, защищал. И Такуми был уверен: если мнение Айкавы разойдется с мнением его как капитана - послушают Айкаву и пойдут за Айкавой. В их нападающем было что-то, что невозможно было увидеть, только ощутить.
Сила, запертая в слишком маленьком для нее сосуде.
Сила, которая не рвется наружу, пытаясь что-то кому-то доказать. Нет, Айкаве давно уже не нужно было доказывать свою силу. Ее не заметил бы разве что слепой, да и то вряд ли. Но эта внутренняя сила никогда не давила, скорее наоборот: поддерживала, помогала, укутывала теплым покрывалом безопасности и покоя.
Каждый из них готов был глотку порвать за малыша.
Каждый из них готов был добровольно сдохнуть ради него.
И каждый из них готов был отдать собственную душу, чтобы никогда не видеть в теплых смешливых глазах такого выражения, какое появилось в них в тот день после игры. Какое не ушло до сих пор. Ребята не были наивными, они понимали, что Казухико обиделся, и обиделся всерьез. И они понимали, к каким последствиям это может привести. В лучшем случае их команда просто развалиться. О худшем не хотелось даже думать, учитывая прошлое Айкавы.
Они слишком хорошо помнили один из матчей Тендодзи, который им рекомендовала посмотреть Химура-сенсей. Ради этого она даже оплатила их поездку в Нариту. Всех, кроме Айкавы, который по несчастному стечению обстоятельств как раз в тот день был по горлышко занят школьными обязанностями и собственной ночной работой. Так вот, этот матч до сих пор вызывал у них отчаянное желание закрыть глаза и никогда, никогда больше не вспоминать об этом. Невероятно красивая игра, отточенная и сверкающая, словно лезвие меча за мгновение до того, как он окраситься кровью из ран противника. Холодная, спокойная игра, без примеси чувств. Отстранение. И все - только для победы, только ради нее. Никакой жалости к противнику, вообще никаких чувств. Просто хорошо отлаженное орудие победы - не команда.
После этой игры они возвращались обратно притихшие и подавленные. В рюкзаке Фудзивары болтались две банки сливового чая, которые после игры всучил ему заметивший их присутствие Саванобори. Распасовщик Тендодзи усмехался, глядя в их лица, и усмешка эта была понимающей и чуточку грустной. Он ничего не сказал, но это было и не нужно. Все итак все поняли. И для себя подобной судьбы не хотели.
И вот теперь Айкава получил травму, крепко поссорился с капитаном, обиделся и, судя по всему, снова вернулся в прошлое. И как его оттуда вытаскивать, не знал никто. Помочь мог бы Фудзивара - в конце концов, чувства капитана к малышу никогда не были секретом для его друзей, - вот только Фудзи теперь и на пушечный выстрел нельзя было подпускать к Казу. Просто потому, что в итоге команда вполне могла лишиться капитана. А этого тоже как-то не особо хотелось. Так что после очередной тренировки Миура, которому все это действительно уже надоело до нервной дрожи, жестко высказался:
- Мужики, поговорить надо, - и все прекрасно поняли о чем пойдет речь. Что характерно, даже капитан промолчал.
Разговор состоялся в раздевалке клуба и характеризовался криками, глухими ударами чьего-то кулака о стену и минутами глухого молчания. Разговор вертелся вокруг способов вернуть обратно их Айкаву а уж потом мирить этих двух обормотов. Причем помирить Фудзивару и Айкаву Мизухо не представлялось особой проблемой. Не с характером малыша. Но помирить их сейчас...это означало добровольно подставить шею под удар меча, а Казухико сейчас был скорее опасным оружием, нежели их другом. Ребята гнали от себя подобные мысли, но те возвращались с упрямством тараканов. Воспринимать этого Айкаву как человека и друга было слишком сложно.
А о чем говорить, когда в глаза смотреть страшно? О чем молчать, если молчание ледяное давящее на плечи, словно скала? А еще трудно, очень трудно смириться с мыслью, что вот этот чужой, спокойный и твердый человек и есть Айкава Казухико, их солнышко локального масштаба.
Фудзиваре приходилось стискивать кулаки каждый раз, когда Айкава проходил мимо. Чтобы не наброситься, чтобы не выбить из него всю эту дурь, чтобы они подрались, а потом помирились, как часто бывает между друзьями. И тогда все снова станет как прежде, Такуми был уверен. Да как к такому подступишься? Правильно, никак. Вот и ходишь кругами, будто бы невзначай, а выглядишь, словно голодная акула рядом с большим косяком рыбешек помельче. А он взгляд метнет, темный, настороженный, предупреждающий такой взгляд, и все - отвернулся, словно тебя нет, словно ты пустое место, а не друг. Словно ты и вообще не человек. И так уже месяц, и ни в какую. Даже и с ребятами почти не разговаривает, куда уж с капитаном-то! И на тренировки не ходит общие, но ему, конечно, можно - это же Айкава, гений баскетбола, лучший игрок среди юниоров. Игрок национального уровня. Ему все можно.
Фудзиваре обидно, до боли обидно, что так произошло. Да, был не самый лучший момент. Да, у Казухико как раз переклинило мозги и он, по сути, был в полном неадеквате. Да, страх и напряжение вылились в рукоприкладство, больше оскорбительное, нежели серьезное. Фудзивара все это знал: и что вспылил чересчур сильно, и что Казу тоже вспылил и вряд ли в таком состоянии мог отвечать за свои слова, но все равно в душе зрело чувство недоуменной, обидной горечи.
"Как же так? Ведь я ничего не сделал, чтобы заслужить подобное обращение! Ну, поругались. Ну, помирились. Но ведь я живой, живой человек, не чужой, не посторонний, я же твой друг, так почему ведешь себя так, словно меня нет"?!
Фудзиваре послать бы Айкаву подальше, но была команда, впереди был чемпионат, и еще был сам Айкава. Казу слишком много сделал для них, чтобы бросить его сейчас, оставить в таком состоянии. Иначе зачем же, черти все это побери, существуют друзья?!
А еще было другое чувство, совсем другое. То, что мешало спать ночами, заставляя раз за разом сдаваться собственным желаниям. То, что заставляло замирать каждый раз, когда после игры Айкава засыпал, опустив голову на плечо капитана. То, что позволяло часами украдкой любоваться на его лицо, на смешинки в глазах, на улыбку.... Это чувство не отпускало, Фудзи давно сроднился с ним, но, все равно, раз за разом отчаянно давил желание.
Нет, дураком он не был. Когда у тебя стоит на лучшего друга, ошибиться довольно проблематично. А когда у тебя так стоит от одного невинного прикосновения.... Тут уж дойдет даже до законченного идиота. И когда хочется - по коже ладонями, и пот чтобы языком слизать. И пальцами - в эти растрепанные лохмы. Чтобы глаза закрыл, чтобы румянец на скулах - от удовольствия. И когда приходиться изо всех сил сдерживаться, чтобы не поцеловать его, так доверчиво уснувшего на твоем плече. И когда...а, да что там! Когда беспокоишься за него так сильно, что кажется, это ты сам устаешь, что кажется, будто это у тебя болят ушибы. И до безумия хочется защитить, уберечь от всего на свете. И раз за разом приходиться напоминать себе, что Айкава - не нежная барышня, а вполне себе нормальный парень. Сильный, гораздо сильнее тебя самого. Что если кто о ком позаботиться и защитит, так это скорее он тебя. И собственная слабость бесит неимоверно. И понимаешь, что ты на самом деле просто жалок. А он улыбается, и идет гулять с этой девицей, и помогает ей тренироваться, и водит в кино. А ты стоишь, как последний дурак, и смотришь им вслед, потому что нет сил остановить, отобрать раз и навсегда. И сочувственные взгляды ребят только подливают масла в огонь разгорающейся ненависти к себе самому. Больно от собственной слабости, но стократ больней, когда не можешь даже говорить с ним....
Такуми снова и снова клял себя на чем свет стоит, но так и не знал, как подступиться. Один раз попробовал - рука болела до сих пор. А еще сильнее болело где-то внутри, болело от равнодушного взгляда спокойных глаз, равнодушного голоса. "Простите, тайчо, мне нужно идти". И остается только силой удерживать, а силы нет, совсем нет. И руки кажутся такими неподъемными, чужими - не поднять, не остановить.... Не удержать.
Больше всего Фудзивара не хотел бы стать похожим на тех, из Тендодзи. Казалось бы, так просто соорудить клетку, удобную, комфортабельную, золотую клетку, да только тогда и результат будет тем же, каким был в Тендодзи. Когда Айкава найдет способ открыть эту клетку, он улетит. Нет, этого Фудзи не хотел. Можно ли запереть ветер? Така прекрасно знал ответ. Он только не знал, что делать.
А еще он не знал, что тот, о ком он думает, часто ночами, вернувшись домой с работы, сидит без сна в своей маленькой квартирке и думает о том, кто так много сделал для него. И, казалось бы, так легко подойти, улыбнуться, хлопнуть по плечу. Чтобы все стало, как прежде. Но гордость, проклятая гордость не позволяет сделать шаг, и ядовито шепчет на ухо, подсказывая равнодушные слова. И кричать хочется от пустоты внутри, такой знакомой-знакомой, что вот побиться бы головой о ближайшую стену. Да если б это помогло б! Куда там! Только травму очередную заработаешь.
Но ведь победа - она тогда для кого? Ведь видел же, как горят глаза, как раскраснелось обычно спокойное лицо! Ведь все это - для него. И ножом в сердце мысль о Масато.
"А с ним было также?"
И отчаянное желание поговорить хоть с кем-нибудь, чтобы выкричаться, выплакаться наконец. Чтобы лбом в чье-то плечо, и чтобы кто-то просто обнял. Ничего больше не надо. Только чтобы - не один. И клясть себя за собственную слабость. А слабым быть нельзя, недопустимо, невозможно. А он - слаб, так ничтожен и беспомощен перед этой темнотой, перед пустотой и одиночеством.
Тогда, в Тендодзи, он не думал, что это может быть так остро.
Тогда, в проклятой Тендодзи, с ним рядом был Сава. Сава, который был не слабее, но почему-то считал себя слабым. Сава, который заполнял одиночество ночей своим присутствием, своим теплом, своими руками и губами. В такие вот острые-острые ночи. Но даже тогда Казу знал: покажешь слабость раз - и никогда больше не отмоешься. Тебя порвут, порвут просто в качестве превентивной меры, на полном автомате, без участия разума. Порвут, потому что иначе невозможно, а падших кумиров терзают с особым удовольствием. И спастись от этого можно только одним способом: не показывать свою слабость. Никогда. Нигде. Ни с кем. О ней не должна знать даже собственная подушка.
Айкава Казухико никогда не был слабым.
О том, каким ничтожеством он был на самом деле, знал только он сам.

Продолжение - в комментариях