[spokon]

Название: Vector Prime
Авторы: Старый змейсс, Кышь
Фэндом: Major
Персонажи: Шигено Горо, Сато Тосия, Джо Гибсоны (оба) и другие персонажи аниме.
Жанр: виньетка, ангст
Рейтинг: вплоть до НЦ-ы.
Состояние: закончен
Дисклеймер: отказ от прав.
Предупреждения: ООС, АУ, пост-пятый сезон. POV героев. Авторы все еще не слишком знакомы с медициной....
Размещение: с согласия авторов.
От автора, то есть Старого змейсса: Относительно шестого сезона - полное АУ. Продолжение "Точек зрения".

Главы 1 и 2. Интерлюдия.

Глава третья, в которой случается то, что случается.

Утро, яркое, солнечное, и потоки золотого света заливают комнату – вчера они забыли задернуть шторы, и теперь свет мешает лениво дремать, заставляет жмуриться и зарываться носом глубже в подушку. Горо лежит, еще толком не проснувшись, и улыбается неизвестно чему. Быть может, сну. А может, теплому дыханию в шею, которое одновременно создает некоторые неудобства. Он хорошо помнит вчерашний вечер, и никак не может решить, что же чувствует по данному поводу. Преобладают удивление и некоторая растерянность, а еще благодарность и нежность. И он знает – еще вчера знал – что никогда не оттолкнет ни одного из них, что бы ни случилось. Горо не хочется снова оставаться одному в темной пустоте, где так легко потеряться. Вот только что делать дальше, Шигено представляет себе с трудом. Точнее, старается не представлять совсем. Наконец, он приходит к выводу: будь что будет, и открывает глаза, морщась от яркого солнечного света. Когда глаза привыкают, он смотрит на танец пылинок в золотистых солнечных лучах, и не двигается, уговаривая собственный организм успокоиться, но это не так-то просто. И чужое дыхание успокоению никак не способствует, как и крепкое кольцо рук. Они лежат так близко, и Горо чувствует чужое возбуждение слишком ясно, слишком остро, но он не уверен, что сможет дать им нечто большее, чем объятия и, возможно, поцелуи. Эта близость – спасение, которое предлагает сама природа, и с вопросами морали Шигено не заморачивался никогда, вот только физическое состояние его собственного тела вряд ли позволит ему в ближайшее время что-либо серьезнее все тех же поцелуев. Горо ловит себя на мысли, что этот факт огорчает его: и Тосия, и Джо засуживают большего. Молодые, здоровые парни, вынужденные возиться с полу инвалидом…. Снова накатывает беспомощность.
Но ему не дают долго предаваться мрачному настроению. Мягкие губы осторожно касаются его скулы, и голубые глаза смотрят так сонно, и спутанные золотые волосы добавляют картинке своеобразного очарования. И Горо улыбается, чуть поворачивая голову, встречая чужие губы своими. Поцелуй – просто соприкосновением губ. Тончайшее, почти невесомое соприкосновение. И с другой стороны – осторожные пальцы, заправляющие спутанные пряди за ухо, легко-легко гладящие висок, скулу, шею. Когда Шигено поворачивается, его встречает сонный зеленый взгляд и улыбка, и пожелание доброго утра чуть хриплым голосом. Горо никогда не думал, что голос Тосии может звучать вот так.
Нежность, нежность, море нежности. Безбрежный океан, на волнах которого так приятно покачиваться этим ленивым золотым утром. Ничего больше, чем бережная, осторожная нежность. Покой. Но в глубине души – вина, теперь уже другая. Еще одна. Немного поздно, да? Как все в его нелепой жизни. И Горо осторожно размыкает переплетение чужих рук на собственной талии и встает, направляясь в ванну, провожаемый двумя парами таких разных глаз. В них одинаковое выражение, но Горо не оглядывается. Он итак чувствует эти взгляды, и это заставляет его ускорить шаг. И уже в ванной можно позволить на мгновение перевести дыхание, и температура воды уже не кажется столь отвратительной, когда японец долго и вдумчиво принимает душ, изо всех сил стараясь не думать. Не вспоминать. И не закрывать глаза.
Младший и Сато провожают глазами удаляющегося Шигено, а затем смотрят друг на друга, и каждый видит в глазах другого отражение собственных чувств, мыслей, желаний. Да, им нужно поговорить. Им нужно найти компромисс, потому что Горо – неприкосновенен, но и с физиологией надо что-то делать. У Джо есть на этот счет пара идей, которые, по его мнению, стоит попробовать воплотить в жизнь. Иначе оба они просто сойдут с ума – теперь, когда ранее неосознанные желания сформировались окончательно. И они тоже встают, и разбредаются по комнатам – принимать душ, и обжигающе холодная вода оставляет на разгоряченной коже красные следы. Но это ничего, это правильно. Лучше так. И все вместе они встречаются за завтраком, после которого Шигено снова берут в плен репетиторы, и литься это будет больше чем полдня, но в этот раз и Сато, и Младший не участвуют. Вместо этого они, не сговариваясь, направляются в тренировочный зал, и гоняют себя до седьмого пота, наверстывая упущенное время. Им обоим необходимо заниматься. Оба они стараются не думать ни о том, кто грызет гранит науки в одной из комнат наверху, ни о том, зачем им нужно тренироваться. И, уже обессиленные нагрузками, отдыхая, молчат. Никто из них не знает, как начать этот разговор. Молчание кажется спасением, но на самом деле оба понимаю, что это – бегство. От проблемы, и от очевидности ее решения. Но договариваться нужно, и нужно сейчас, пока их жизнь – одна на двоих – занят своими делами.
Молчание прерывает Младший, и его голос немного неуверен, и Сато явственно различает эту неуверенность за маской решительности и некоторого раздражения. Так странно: за столь недолгое знакомство Тосия уже научился различать нюансы тона и настроения этого американца. Хотя это даже не удивляет.
- Слушай…. Сам понимаешь, надо как-то выходить из ситуации. Есть пара вариантов.
Сато слушает. У него само есть лишь одна идея, но Младшего она явно не устроит. Потому Тосия готов выслушать варианты.
- В общем-то, все просто: или бордель, или мы трахаем друг друга. Второе удобнее. – Джо замолкает, и Сато кажется, что американцу хочется курить. Возможно, впервые в жизни. Но Джо не курит и начинать не собирается, это просто ощущение, немного сюрреалистичное, как и весь этот разговор. Логичность и откровенность предложения граничит с цинизмом и пошлостью, но Тосия понимает причины поведения Младшего и не обижается. Не на что. Для него самого второе тоже кажется более логичным и уместным, о чем он и сообщает спокойным, почти равнодушным тоном – уступка состоянию американца.
Младший кивает и слабо улыбается. Наверное, ему тоже кажется, что они похожи на двух идиотов. Двух идиотов, безнадежно влюбленных в одного человека. Хотя Сато не знает, влюблен ли. Можно ли любить воздух, воду, солнце или землю? Без них просто невозможна сама жизнь, они необходимы, они – все. Наверное, их можно любить, но чего больше в его чувствах к Горо, Тосия не знает и сам. Но это не страшно. Он знает только одно: без Горо он не сможет. Это заставляет ко многим вещам относиться проще и практичнее. Даже если это означает делить подушку и Горо с Младшим. Видимо, что-то похожее ощущает и Джо, потому что протягивает руку и накрывает ей ладонь Сато. И улыбается чуть извиняющейся улыбкой.
- Прости. Я грублю. На самом деле я благодарен, что ты позволяешь мне быть рядом с ним.
- Я знаю. Я тоже благодарен. – Сато не улыбается в ответ, он вообще не смотрит на Гибсона, но поворачивает ладонь – как Горо тогда, в больнице – не вспоминать! – и сжимает прохладную ладонь американца. Потому что это правильно, да?
Они не испытывают друг к другу каких бы то ни было чувств, кроме сочувствия. Они даже не друзья и, возможно, никогда не станут ими. Они не соперники, потому что любое соперничество подразумевает борьбу и чью-то победу, а каждый из них слишком боится остаться один. А еще их разногласия могут заставить волноваться того, кто им дорог обоим, и понимание этого связывает их прочнее всего на свете.
А потом, как-то незаметно для самих себя, они оказываются рядом, и губы находят губы, словно скрепляя негласный договор. И объятия осторожны и нежны. Они не боятся причинить боль друг другу, но не хотят делать этого. Они оба стараются доставить удовольствие партнеру, потому что иначе – просто нельзя.
Все происходит иначе, чем с женщинами – быстрее, грубее, ярче. Они оба давным-давно не девственники, хотя у американца гораздо больше опыта, и он забирает инициативу. И Сато не возражает, отдаваясь ласке прикосновений и поцелуев. Касаясь и целуя в ответ. Их частое дыхание, их вздохи, запах их возбуждения смешиваются, создавая в совсем неподходящей для подобных занятий комнате атмосферу страсти и нежности. И страсть вскипает между ними, доводя ощущения до пика возможного. Губы и руки блуждают по телам друг друга, и Сато незаметно для себя оказывается прижатым к стене и полностью обнаженным, и Джо обнажен, и их напряженные члены трутся друг о друга, срывая жаркие стоны с губ….
В этот раз они не заходят дальше поцелуев и ласк, заканчивающихся взаимной мастурбацией – так, кажется, можно назвать это действо. Они – не соперники, не друзья…. Но они стали любовниками здесь и сейчас, и все происходящее кажется обоим правильным, когда они отдыхают в объятиях друг друга, и Джо прислоняется к плечу Тосии. Его золотые волосы мокры от пота, дыхание вырывается со всхлипами, и Сато обнимает его крепче, еще крепче, и чувствует, как дрожит тело этого сильного человека в его руках. Джо плачет – сухо, без слез. Напряжение вчерашнего вечера, вина и боль, и уходящее одиночество. Вот что такое эти сухие всхлипы, и Сато понимает его. Ему самому хочется плакать, но он не может. Он не умеет – разучился давным-давно, еще в детстве. И потому он просто обнимает Младшего и думает о том, как было бы хорошо, если бы и Горо сумел выплеснуть свои чувства хотя бы вот так. Возможно, ему стало бы хоть немного легче. А еще он думает о том, какие же они все разные. И как их так угораздило?
Наконец, все проходит, и Младший поднимает голову, и высвобождается из объятий, и тихо шепчет в губы Тосии «прости», и целует – нежно, благодарно и ласково-ласково. И его ладонь мягко гладит скулу японца. Они оба пришли в себя, значит – надо одеваться и идти в душ. Они и идут – вместе. Ни один не считает нужным стесняться.
Уроки Горо к тому времени заканчиваются, их обычное время провождение возобновляется, и снова – улицы, дворики и кафешки. И небо – синее-синее. И океан такой огромный, словно живой. Только один скользкий момент – когда они случайно проходят мимо бейсбольного поля, где окрестные ребятишки играют в эту игру. И взгляд Горо на миг делается темным-темным, и он отворачивается, и идет прочь – почти бежит, не замечая тревоги спутников. И потом молчит несколько часов, кривовато улыбаясь в ответ ан шутки. Эта рана еще слишком свежа. А возможно, она никогда не затянется до конца. Но с этим нужно учиться жить, нужно справляться – и, в конце концов, Горо справляется, и снова отдается теплу и общению. И теплым объятиям. Им все равно, что о них думают, действительно все равно. Они просто вместе. Об утре не говорит никто, только уже дома Горо не терпящим возражений тоном сообщает, что сегодня будет спать в гордом одиночестве. И уходя к себе, крепко обнимает обоих, целуя в вихрастые макушки. Он никогда не расскажет им, как он искал эту парочку, как заглянул в спортивный зал… Как осторожно закрыл дверь и долго-долго потом приходил в себя, стараясь успокоить бешено стучащее сердце. Получилось только с лекарствами. Как же Горо это ненавидел. Остатки возбуждения смыл гнев – на себя. Потом пришли спокойная радость за этих двоих и тихая грусть. Горо действительно был рад, что они есть друг у друга. И ему было грустно от того, что сам он не может разделить с ними эту радость, эти прикосновения и поцелуи, эту страсть. Тогда он решил делать вид, что ничего не знает, ничего не видит и вообще слеп на оба глаза и глух на оба уха. Может, не стоило этого делать, но что еще он может, Горо не знал. Вот только оставалось убедить собственное тело в правильности выбранной стратегии. И лежа в одиночестве в темноте спальни, он сжимал кулаки и смотрел в потолок. До самого утра он так и не уснул – ему не хватало их тепла. Но мешать им обоим права у него не было. Он желает им обоим только счастья. Этой ночью его мир тонул в темноте и грустной нежности безысходности. И это тоже было правильно. Но все же грустно.
В другой спальне Сато и Младший – и эта ночь, пьяная от страсти. Они оба благодарны своему другу, и ночь рассыпается жаркими стонами, с трудом заглушаемыми подушками.

У Тосии зеленые глаза. Только их можно разглядеть не сразу. При первом взгляде, кажется, что они у него черные. При втором - что какого-то непонятного цвета. И только сейчас, когда они целуютсся, снова кажется что они черные - из-за расширенных зрачков.
Тоси почти не умеет целоваться. Джо слышал, что в Японии поцелуи считаются ечм-то крайне неприличным, и поэтом он с неохотой отпускает чужие губы и скользит губами по его подбородку, медленно, нежно, к уху.
Мягко лижет мочку, прикусывает и отпускает.
Кожа у Тосии гладкая - словно у девушки.
А руки - вцепляются в плечи почти оставляя синяки.
И в живое скручивается горячее ожидание, скоро, почти...
И золотые волосы - такие мягкие. Ощущаение под пальцами рождает странный образ солнечных лучей, ласкающих кожу. Так ощутимо и так невесомо.... Но образ мимолетен, он исчезает, смытый ласками рук, поцелуями.... Губы Младшего нежные и властные одновременно, они подчиняют почти яростно, и объятия такие крепкие... И так хорошо - с ним, что дыхание сбивается с ритма, и сердце заходиться, и внутри все словно горит в ожидании. И нет места для сомнений, мыслей и чподобной чепухи - все затопляет желание.
Они оба слишком долго держали все это в себе, и теперь страсть выплескивается наружу, погребая под лавой обоих любовников.
Так хорошо...
И руки Тосии скользят по спине Джо - вдоль позвоночника, мягко-мягко, но когда американец прикусывает мочку его уха, Сато непроизвольно стискивает пальцы на его плечах. Наверное, будут синяки. Сато все равно, и Джо тоже, судя по тому, как ласкает американец тело Сато. И японец ласкает в ответ, отдавая назад все, что получает.
Нежность. Страсть. Ощущение тепла.
Джо - прекрасный любовник, и возбуждение, и без того сильное, прорывается наружу тихим стоном. Пока еще тихим. И пальцы снова зарываются в мягкое золото, и Тосия словно со стороны слышит их сбитое дыхание и собственный почти просительный стон. И чувствует возбуждение американца, словно свое собственное.
И растворяется, растворяется, растворяется в этой влажной ночи....
А от японца пахнет морем. От Горо почти весгда пахнет солнцем, а от Тоси почему-то морем.
И кожа на вкус соленая. И сейчас бы не сбиться и не оставить меток на этой гладкой коже, потому что завтра они снова будут втроем и не нужно...
Он доверчив, и такой, словно пронизанные солнцем глубины океана. В этой зелени плавают мысли-рыбы, и желания-медузы. Они наверное обжигают Тоси изнутри.
А здесь на поверхности, только соль и прохлада кожи, и хочется, хочется, все равно хочется быть нежным. Чтобы не причинить боли, чтобы в зеленой глубине было солнце, чтобы он стонал не от боли.
Чтобы знал... что он тоже теперь и навсегда часть его жизни.
Удовольствие подчиняет себе тело так властно, как никогда раньше. И как никогда раньше обнимают и ласкают его руки - чужие, но такие знакомые. И Тосия чувствует, насколько трудно сдерживаться любовнику, по легкой дрожи тела, по рваным выдохам сквозь сжатые зубы, по таким черным-черным глазам....
- Джо...пожалуйста....
Он не назовет другое имя - никто из них не назовет. Здесь и сейчас они есть друг для друга, и они только вдвоем. Завтра будет завтра, но оно не важно в волнах накрывающей с головой страсти. И Тосия проводит рукой по влажной спине любовника, скользя вниз, а затем вверх. Гладит бок, чуть отстраняет от себя и снова просит - одними губами, так тихо и так решительно.
- Пожалуйста...
И глаза смотрят в глаза. Страсть. Нежность. Удовольствие.
Ночь.
И невозможно отказаться от такой просьбы. Немыслимо. И Джо осторожен, он почти не дышит.
Он словно снова вышел на поле и сейчас будет подача.
Еще немного, еще...
Взмах. Бросок, удар.
И Тоси выгибается в его объятиях.
-Тише, тише, сейчас.
Бережно, нежно, целуя лицо, шепча глупые нежности по английски.
Взмах, бросок, удар.
И стон уже не стон боли.
Еще.
Еще.
Взмах, бросок, удар.
Чаще.
Чаще.
А мимолетная боль - это ерунда.
Боль от подач Горо была вначале куда сильнее.
Ерунда.
И вспышкой приходит удовольствие, и голос, что-то рвано и судорожно шепчущий на чужом языке, который Сато сейчас не в состоянии понять. Он вобще ничего ен понимает, кроме того, что ему - хорошо. И любовнику тоже хорошо. И это самое главное. Он стонет, и двигается навстречу толчкам, и закидывает ноги на талию любовника. Так естественно.
Так хорошо....
И частое дыхание превращается в стоны, и приходиться прикусывать собственное запястье, чтобы не кричать в голос. Нельзя. Не-льзя...
И собственный член, напряженный почти до боли, трется между их телами, добавляя удовольствия - хотя куда уж дальше. И долго не продержаться - слишком много, слишком остро, слишком...хорошо....
...И Сато кричит. Кричит от этого жгучего удовольствия. Кричит беззвучно, выгибаясь навстречу несколько рваному ритму, впитывая сдавленные стоны любовника, выпивая их....
Волна накрывает неожиданно, унося словно бы в другое измерение, гда есть высокое небо и золотое солнце. Где весело смеется такой родной и такой любимый человек, и у него карие глаза и вечно растрепанные волосы. Он замахивается, и кидает мяч, и рядом - Младший, и от напряжения сводит руку, а голову туманит такое незнакомое и такое бесконечное счастье...
Все. все. Выдохнуть, обнять.
И шептать хрипло куда-то в шею, вдыхая запах соли и моря:
-Спасибо. Спасибо.
Во влажные темные волосы. И распадаться на тысячи звезд. Каждый раз это по своему, но до этого... Девушки с одинаковыми лицами, и выбелеными перекисью прядями волос. Смущенные и наглые.
Но никогда, ничего, такого яркого и честного.
И поэтому Джо целует Сато в плечо и отодвигается.
Слишком много всего, слишком много.
Он расслаблено вытягивается рядом с Сато, и не может отпустить его руку.
И поэтому еще раз говорит "спасибо" уже по-японски.
- Спасибо, Тоси.
А Сато ничего не говорит, постепенно приходя в себя, выравнивая дыхание. Чувствуя, как от невероятной силы оргазма дрожат пальцы. И как пальцы Младшшего дрожат тоже. Он просто наслаждается ощущениями - иногда он может и так.
А потом приходят мысли, сначала ленивые, словно карпы в храмовом пуруд. Затем более осмысленные. Им было хорошо вместе, и значит это решение было правильным. Тосия не знает, что нужно говорить в подобных случаях, так что он просто поворачивает голову и смотрит, как чернота уступает место привычной синеве безоблачного неба - Джо тоже дышит спокойнее, ровнее. И Тосия перебираетт прошедшие мгновения так, словно старуха перебирает неровные бусины речного жемчуга, подаренные ей в молодости заезжим господином. Сравнение смешит, и Сато не сдерживает мягкий смех, и рассказывает об этом сравнении, приглашая разделить веселье, позволяя себе приблизиться к кому-то еще на шаг.
Это трудно. Постель не повод для знакомства, а уж тем более для душевной близости, но с Младшим ему еще с того самого утра поразительно легко. Не потому, что Тосия ему доверяет. Потому что - понимает. И это гораздо больше, чем доверие или родство. По крайней мере, для самого Сато. И он тихо предлагает:
- В душ?
И, наверное, стоило бы перестелить постель, вот только вряд ли здесь найдутся чистые простыни. Преимущество маленьких квартир без слуг в том, что всегда знаешь, где и что лежит. Об этом Тосия тоже говорит вслух, мягко улыбаясь некоторому возмущению на породистом лице американца. И на возмущение с легкой иронией толкает его в плечо:
- Националист...
И получает в ответ немного высоокомерное:
- Нет, просто патриот.
И смех рассыпается раскатившимся жемчугом. И медленно исчезает мускусный запах страсти. И так хочется, чтобы эти мгновения не уходили навсегда....
И до рассвета еще так много – несколько коротких, словно внимание красавцы, часов. Они лежат – в комнате Младшего, потому что здесь чистые простыни и совсем не пахнет недавним сексом – и молчат. Голова Сато уютно устроилась на плече американца, и тот легким, почти неосознанным жестом перебирает темные пряди все еще влажных после душа волос. Никто из них не может уснуть, не смотря на усталость и расслабленную негу получивших свое тел. Наверное, им обоим отчаянно не хватает одного безбашенного идиота. И кто бы мешал отправиться в ту комнату, где спит это чудо природы, но ни один из них не хочет тревожить и без того плохой и чуткий сон любимого человека.
Им обоим не о чем говорить, кроме как о Горо, и Тосия, не выдержав тишины, начинает рассказывать историю их знакомства и последующей дружбы, такой странной и такой крепкой, давно уже ставшей для самого Сато чем-то гораздо большим, чем дружба. Он рассказывает, и его голос тих и немного грустен. Потому что он рассказывает о жизни Горо, а жизнь Горо – это бейсбол. Сато не может припомнить ни одной поездки куда-либо, ни одной вечеринки, ни одной игры – только бейсбол. Всегда. Впрочем, он старается рассказать не об игре, а о Горо, и потому рассказывает и о поврежденном в Младшей Лиге плече, и об игре со сломанной ногой, и о многом другом. Например, о создании Шигено команды – все, что он слышал от знакомых и знакомых знакомых. Он рассказывает, а Джо слушает, и иногда его пальцы в волосах Сато замирают на мгновение, и чуть дергаются, словно он хочет сжать руку в кулак, но останавливает себя. Сато рассказывает, а Джо иногда переспрашивает некоторые моменты – все же он слишком мало прожил в Японии – не всю жизнь. Сато рассказывает, а когда замолкает, рассказывать начинает Младший. О том, что произошло с их семьей после трагической гибели Хонды Шигехару, об их жизни в Японии и в Штатах, о своих чувствах – ненависти, гневе, обиде, зависти…. О том, о чем никогда не рассказывал никому, даже Шигено. А Сато слушает и иногда осторожно и легко поглаживает руку Младшего кончиками пальцев. Утешая. Поддерживая. И в этом прикосновении – таком интимном, таком откровенном – для них обоих нет и намека на желание продолжить то, что осталось за дверями другой спальни. Они любовники, но не влюбленные. Они – часть жизни друг друга, но не близки. Они просто не хотят оставаться в одиночестве.
Когда Младший заканчивает неспешный рассказ, ночь за окнами переходит в серые сумерки. Рассвет приближается, и стоило бы подремать, но они все равно не закрывают глаз. Сна нет, и они лежат вот так до того времени, как приходит пора одеваться к завтраку. Чтобы снова увидеть Горо – слегка осунувшегося от явно бессонной ночи, но с улыбкой в карих глазах, которая становиться еще заметнее и довольнее после пристального изучения обоих. Сато смущенно отводит взгляд, принимаясь за еду. Он знает теперь – Горо все понял, впрочем, Тосия знал об этом еще вчера. Чувствовал. Интуиция, если хотите. Младший глаз не отводит, и в них – солнечные искры и улыбка. А Старший тоже улыбается. Такое солнечное-солнечное утро. В последнее время у них все словно залито солнцем, и это просто здорово. По крайней мере, это всех устраивает.
Горо снова утаскивают в кабинет – делать уроки. Репетиторы им, в принципе, довольны, и седой профессор говорит, что парень все лучше всего ориентируется в хитросплетениях наук, хотя и отличается непоседливостью. Старший сдержано благодарит старого друга, и Сато с Младшим откланиваются. У них много времени, и они отправляются на ближайшую площадку – поиграть. И только играя, они оба понимают, как же соскучились по бейсболу. Они любят бейсбол, и в их бейсболе всегда присутствует Шигено. Именно он научил их обоих любить эту игру, и они любят ее. И Младший отбивает подачи питчера какой-то местной команды в хоум-ран раз за разом, и Сато тоже с удовольствием бьет по белому мячику, легко просчитывая траектории и варианты подач. Для них обоих это легко – у местной команды слишком слабый питчер. И оба невольно вспоминают сильные подачи Горо, и играют так, будто бы играют с ним. Наконец кто-то из местных узнает Младшего, и игра приобретает более серьезный характер, но подачи отбиваются все также легко. Потом Сато просит у местных разрешения сыграть за кэтчера, и взгляд Джо становиться серьезным – слишком хорошо Младший знает способности Тосии. Зрителей собирается все больше, игра привлекает внимание, но для Сато и Гибсона это – не более чем развлечение. И еще небольшое соревнование друг с другом. Но без сумасшедших фастболов Шигено мир поля кажется Тосии пустым и чужим. Команда Сато выигрывает, потому что кроме Джо и еще пары ребят мячи, поданные по команде Тосии отбить не смог никто. И Гибсон хмыкает, похожий сейчас на сердитого взъерошенного кота, от которого улетел его ужин. Тосия улыбается и хлопает друга по плечу. Здесь нет никого, кто мог бы сравниться, и они смеются вместе с остальными, но смех замирает, когда оба видят черные-черные глаза стоящего за ограждением Горо. Зачем его принесло сюда, они не знают, но тревога вытесняет остальные чувства, но Горо улыбается обоим и показывает большой палец – одобрение. И они, уже втроем, принимают приглашение местных на пирушку по какому-то там случаю, и весело проводят время. Горо смеется, рассказывает сочные и емкие анекдоты и разные забавные случаи из своей и чужой бейсбольной жизни, и пародирует известных игроков так, что все сгибаются пополам от хохота. И только Сато и Джо видят, что глаза у Горо так и остаются черными-черными, словно утратившими искру. Но все попытки уйти разбиваются о ехидные комментарии и непробиваемое упрямство этого невозможного человека. И только когда они все расходятся, далеко уже за полночь, Горо отвечает на невысказанную тревогу спутников одной простой фразой:
- Когда-то надо начинать привыкать.
И больше ничего не говорит, и уходит к себе, закрыв дверь перед носом парочки. И щелкает замок – не войти. Не ломать же дверь, хотя у Джо на лице такое выражение, что Сато становиться понятно – американец пойдет еще и не на такое, чтобы вытащить Шигено из скорлупы, в которую он снова медленно, но верно заползает. И Тосия осторожно кладет ладонь на плечо Младшему в ставшему привычном успокаивающем жесте. Сейчас ничего нельзя сделать, но они обязательно решат эту проблему. Вместе.
На самом деле у Тосии нет уверенности, что эту проблему можно будет когда-нибудь решить. Что Горо позволит помочь себе. Он никогда не позволял, всегда и все оставляя в себе, и в этом они с Сато похожи до невероятия. Но они попытаются. Возможно, вместе у них получиться сделать то, что никогда не получалось у одного Сато. Нет, у них обязательно получиться. Должно получиться. Обязательно.
Они еще долго сидят на веранде, и ночной веер приносит горький запах водорослей с океана.