[spokon]

Название: Точки зрения
Авторы: Старый змейсс, Кышь
Фэндом: Major
Персонажи: Шигено Горо, Сато Тосия, Джо Гибсоны (оба) и другие персонажи аниме.
Жанр: виньетка, ангст
Состояние: закончен
Дисклеймер: отказ от прав.
Предупреждения: ООС, частично АУ, пост-пятый сезон. POV героев. А еще авторы не слишком знакомы с медициной....
Размещение: с согласия авторов.
От автора, то есть Старого змейсса: Пишется под влиянием сериала и с одной моей глупой идеи продолжения. Что будет в шестом сезоне, никто не знает, но я думаю, что что-то подобное случиться. Кышь мою идею поддержала своим талантом, и в итоге получилось то, что получилось.

текст

Небо над полем всегда удивительно синее.
Этого не замечаешь когда бьешь по мячу, этого не замечаешь, когда кидаешь его. Во время игры есть только поле и соперники. И конечно, белый мяч.
Шигено улыбается.
Он всегда улыбается, играя на поле.
И кидает быстрее и сильнее.
Сегодня особенная игра. Снова очень особенная.
Потому что его подачи ловит Сато.
Потому что отбивает - Джо Гибсон-Младший.
И азарт бродит в крови, и скорость мяча, все выше и выше.
И улыбка Младшего все злее и злее.
А Сато снова подставляет перчатку. Он поймает. Он не Кин, который не верит и пытается руководить.
Он поймает.
Эта подача - последняя.
Ты не сможешь ее отбить, Младший!
Удар, треск, да!
И что-то бьет в грудь.
Почему мы замечаем, что небо над полем удивительно синее, только когда игра закон...

Безумие.... Вся эта игра - сплошное безумие.
Безумное небо. Безумные подачи Шигено. Безумная вера: теперь все будет иначе! Они обязательно победят.
Дожидаясь на скамейке очередного ининнга, Сато думает о том, как все начиналось. Сато думает о том, что бейсбол и Горо-кун - это все, что есть у него на самом деле. Только это никогда не подведет.
Он ловит безумные подачи, отзывающие дрожью в руках не смотря на перчатку и тренированные мышцы. Он ловит. Он знает, что всегда поймает его подачи. Всегда, что бы ни случилось.

Улыбка кривит губы помимо воли. Четыре года - и снова, как и тогда, финал. И снова только две команды. И снова - только они двое, и еще этот кэтчер. Бэттери Шигено-Сато в очередной раз покоряет сердца болельщиков, и вновь аплодируют те, кто помнит. И кто не помнит - тоже аплодируют. Им невозможно не восхищаться. И сам Джо восхищается тоже, и желание становиться все сильнее - желание победить во что бы то ни стало.
Очередная сумасшедшая подача - любимый фастбол. И любимая деревянная бита в руках....
Удар....

Никто не понял, как могло случится подобное. В первые секунды мир словно застыл, лишь с неба нещадно палило жаркое лоссанжелесское солнце. Тишина, бесконечная тишина. Только удивленный вздох, читаемый по губам, и словно в замедленной съемке падает питчер. И по форме, пропитанной грязью и потом форме, расплывается в районе сердца какое-то красное пятно.
Тихо... Так тихо....
Этого не может быть...
Правда?

Звук сирены врывает в уши. Сато смотрит на удивительно бледное лицо Горо и время от времени вцепляется в его правую руку. Он в машине скорой помощи, хоть и не имеет права, да попробовали бы его сюда не пустить! На руке у Горо наверное синяки останутся. Пусть останутся. И они с Горо будут смеяться над тем, что Сато вел себя как истеричная девушка, но это ничего, это потом. Только бы все было хорошо, только бы все было хорошо, только бы все было хорошо.
Это молитва, это-почти-заклинание.
От одной мысли о том, что Горо может и не...начинает не хватать воздуха. Как и тогда, когда он увидел свою сестру.
Не сейчас, он справится, он сильный.
Выживи-выживи-выживи.
Сато на миг отпускает руку Шигено, чтобы дать врачу возможность пройти
Все будет хорошо-все будет хорошо.
Живи, Горо, живи.
Я не смогу без тебя. Я уже не дышу без тебя. Живи, Горо, живи.

Игра продолжилась - как и тогда. Все как и тогда, только нет сил. Не удержать биту - и его заменяют. Пусть. Плевать.
Внутри только пустота. И бледное лицо. И пятно на когда-то белой форме. Кровь? Нет... Не правда.
Вставай-вставай-вставай-вставай....
А у тебя было также, отец? Тогда, шестнадцать лет назад? У. Тебя. Было. Также.
Пустота. Ни чувств, ни стремлений, ни даже страха - ничего. Дежурный медик что-то говорит про шок и больницу.... Больница.... Шигено....
Нет-нет-нет-нет.... Словно мантра. Словно молитва.
Нет-нет-нет-нет....
Осознание приходит вспышкой, заставляя согнутся и застонать, схватившись за голову. Никто не понимает, а ты? Ты понимаешь?
Белая форма. Красная кровь. Голубое небо. Закрытые глаза.
Не может быть.....
Может.
Потом можно будет думать о роке, о судьбе, о боли.... Потом. Сейчас важна игра - он не ушел бы. Никогда не ушел. Он ведь обязательно спросит, как прошла игра, значит - надо смотреть. И он смотрит. Смотрит, не отрываясь.
Он спросит. Нужно будет рассказать.
Он даже не понимает, когда игра заканчивается, и тренер осторожно поднимает его со скамейки.
Он послушно идет, его куда-то везут....
Живи-живи-живи-живи.... Горо Шигено. Ты же сильный, ты справишься. Ты не проиграешь. Ты можешь проиграть только мне. И потому - живи-живи-живи-живи....

Боль накатывает волнами откуда-то из глубины. Но почему-то надо, очень надо открыть глаза. Что-то осталось там, за закрытыми тяжелыми веками, которые необходимо поднять.
Что-то необходимое до боли.
Ты сможешь Шигено Горо, ты сможешь, Хонда. Открыть глаза. Еще немного, что-то надо... что-то очень надо сказать.
Вина? нет.. нет, что-то надо...
- …скажи.. я...сам... виноват...

Сато вздрагивает и отпускает руку Горо.
Его увозят в операционную, и надо ответить врачу, который что-то спрашивает.
Что спрашивает? Что говорить?
Виноват?
Кто? Горо? В чем? Или... или Гибсон-младший?
Зачем?
И воспоминанием - игра, тогда почти 16 лет назад. И треснвуший шлем, упавший на поле. И ошалевшие глаза Джо Гибсона старшего.
И... еще 4 года назад осколок собственной биты, ударившей в грудь Старшего.
И сейчас... и сейчас та же ситуация и Младший...
И слова Горо.
Сато отвечает на слова врача, и достает телефон.
Когда-то он записывал этот номер. По просьбе Горо.
- Мистер Гибсон? Это Сато... Вы не могли бы дать номер телефона вашего сына? Горо…- Эти слова не хотят проталкиваться сквозь горло. Сухо и хрипло - Горо в операционной. Он очнулся и попросил передать...

Спокойный голос, а внутри все переворачивается. И сердце.... рука нашаривает таблетки, которые теперь всегда с собой. Всегда.
Но голос - голос не подводит, сообщая необходимую, жизненно необходимую сейчас информацию. Спокойно спросить, в какой больнице проходит операция. Спокойно приказать подготовить личный самолет. Плевать, что противопоказано! Быстрее, быстрее, еще быстрее.
Как такое вообще могло произойти? Как? Никто не сможет ответить.
Никогда не сможет. Но Горо...Горо жив, и есть надежда. Надежда всегда есть.
Да, ты уже обманулся один раз этой надеждой. Вспоминай, вспоминай как твой противник встал. Вспоминай, как он доиграл игру. Вспоминай.
Сын.... Горо....
Пока готовят самолет нужно сделать еще одну необходимую вещь. Позвонить в Японию. Хотя чемпионат наверняка смотрели все, не могли не смотреть. Длинные гудки, никто не берет трубку. Значит, смотрели.
Пустота знакомо напоминает о себе.
Держитесь. Оба.

Звонок - резкий, неприятный звук. Чужой в окружающей тишине.
Мобильник. Кто-то отвечает - не ты. Протягивают трубку, но - не удержать. Добрая душа подносит трубку к твоему уху. И ты слышишь голос. Ты слышишь его так четко едва ли не впервые, но сразу понимаешь - это тот самый кэтчер. Сато. Тот самый, который ушел вслед за носилками, ни на миг не выпуская безвольной руки.
Шигено...
Стоп. Тебе нужно просто выслушать. Тебе нужно... очень нужно - знать....
- Шигено в операционной. Он... - голос на миг прерывается, словно Сато не хватает воздуха, и слова прорываются с явным трудом. - Он просил передать, что сам виноват в случившемся.
Короткие гудки - и не успеваешь сказать ни слоа. Только внутри что-то сворачивается в тугой комок, и прорывается только короткий вздох.
Жив. Жив. Жив!
Потом, все потом. Нужно ехать, но слабость вдруг накатывает волной, и подгибаются колени, и трясет так, что товарищи удерживают на месте. Медик чего-то дает, озабочено вещая про шок. Плевать.
- В госпиталь....нужно....
В глазах команды - озабоченность, но - все равно. Нужно идти. Идти.
Живи! Ты нужен нам всем! Ты нужен мне! Ты нужен МНЕ! Живи!
Пожалуйста, Господи....пожалуйста....

Пустынный больничный коридор перед операционной. Жесткие, неудобные сиденья просто созданы для нагнетания обстановки. Тишина. Только тяжелое дыхание и звук шагов. Туда – и обратно. Пятнадцать шагов, потому что невозможно сидеть на месте и ждать, ждать, ждать…. Беспомощность. Бессилие. Смесь отчаянья и надежды. И яркий огонек надписи «Идет операция».
Минуты за минутами. Часы за часами. Вечность.
Сато вспоминает. Сейчас ему кажется, что если вспоминать счастливые моменты, то Горо тоже захочется жить. Он ведь не может умереть. Только не этот гиперактивный комок энергии. С самой первой встречи Горо был полон жажды жизни. Он любил эту жизнь, дышал ею….
Любит. Только настоящее время. Никогда – прошедшее. Не с ним. Горо не сдастся, он просто не умеет сдаваться. Он и сейчас отчаянно борется за жизнь. Живи-живи-живи. Сато знает, что в операционной врачи борются не только за жизнь Шигено, но и за его, Сато, жизнь. Сато знает, что если Горо не станет, все потеряет смысл. А приступ все ближе, и дышать все тяжелее, и Сато сжимает кулаки, и Сато в кровь кусает губы, чтобы болью заглушить подкрадывающуюся пустоту. Ты нужен как воздух, Горо-кун. Ты и есть воздух. Живи. Пожалуйста. Сато понимает, что эгоистичен донельзя, но ему наплевать. Тишина разливается вокруг, ее можно пить, глотать, давясь, словно противную микстуру. Сато тонет в ней, погружается все глубже, как в омут, и чувствует, как она давит все сильнее и сильней. Не выбраться.
Он даже не понимает, что больше не один в этом коридоре. Лишь когда на его плечо опускается чья-то ладонь, он замечает чужое присутствие. Какие-то люди что-то спрашивают, их лиц не различить, их голоса сливаются в какой-то гул, но Сато различает лишь имя, и молча кивает на дверь операционной. Его заставляют сесть, кто-то приносит воды. Тосия машинально выпивает, не чувствуя вкуса. Ему все равно. Он не уйдет. Он должен дождаться. Ведь Горо всегда, всегда возвращается. И кажется, что вот сейчас он выйдет из дверей и улыбнется своей самой ослепительной улыбкой. И все это окажется его очередной идиотской выходкой…. Но двери закрыты. И это – не сон и не шутка.
Кто-то осторожно разжимает кулаки, стирая красную-красную кровь. Такая же красная, как пятно на форме Горо. Красное на белом – это красиво. Судорожный вздох. Но равнодушное оцепенение постепенно отпускает, и Тосия теперь может различать окружающее. Он видит рядом отца Горо. Шигено-старший невероятно бледен, но старается держаться. Наверное, прошлое не отпускает и его. Сато кивает ему, и в ответ получает такой же кивок. Ни у одного из них нет сил говорить. Они ждут. Теперь вдвоем, но все равно каждый сам по себе. Между ними – тень. Кого вы видите в ней, Шигено-сан?
Тишину сова нарушает звук шагов, и Тосия поднимает глаза. Зеленый взгляд встречается с синим. Младший выглядит потеряно и очень потрепано. Он до сих пор не сменил форму, но Тосия подозревает, что сам выглядит не лучше. Сато понимает Младшего, но понимание – не причина для прощения, и первая, почти инстинктивная реакция – ударить. Младший сгибается пополам, сползая по стене и хватая воздух, но не издает ни звука. Сато правда понимает. Но ненависть не становиться меньше.
Он чувствует, как чужие руки оттаскивают его прочь от скорченной фигуры, и закрывает глаза. Он знает, что поступил неправильно, но почему-то думает, что Гибсону станет легче. Хотя бы ему. Ведь Горо хотел бы этого, хотел бы, чтобы Младший не винил себя ни в чем. Это ведь был несчастный случай. Роковое стечение обстоятельств. Нелепость. Это не было ошибкой или чем-то намеренным. Не могло быть. Но извиниться – выше его сил, только кулаки разжимаются сами. Только бессильно и безнадежно обвисают плечи. А Младший смотрит снизу вверх, и в его глазах та же пустота, что терзает сейчас душу самого Сато. И Тосия опускается рядом на колени, кладя ладонь на плечо американца. И тихо-тихо произносит то, что должен:
- Ты не виноват. Ты не виноват. Ты не виноват.
Мантра. Заклинание. А голос никак не хочет слушаться, и дыхание не желает восстанавливаться, и приступ все ближе. Сато знает: если он свалится, то уже не сможет встать. Потому что в глубине души чувствует, что любое везение, даже столь огромное, имеет свой предел. У него есть только надежда, гаснущая с каждым часом. Ему все равно, что случится с ним. Сестра уже взрослая, бабушка и дедушка обеспечены…. Он умирает каждую минуту, умирает в ожидании чуда. Пожалуйста, только живи. Не умирай. Не бросай меня. Не бросай меня. Пожалуйста.
- Ты не виноват. Ты не виноват. Ты не виноват.
Пока в глазах американца не появляется хотя бы тень мысли. Тень боли, горя, отчаянной надежды на то же самое чудо. И огромной, всепоглощающей вины. Виноват. Никогда, никогда невозможно простить себя, пусть даже другие простят. Невозможно. Немыслимо.
- Виноват…. Почему…так? – Наверное, Гибсон-старший много раз задавал себе этот вопрос. Наверное, он так и не нашел ответа. Никто никогда не сможет сказать, почему все обернулось именно так. Сато тоже не может. Сато закрывает глаза, чтобы не видеть, не осознавать. Наивная попытка спрятаться. Детская. Горо никогда не закрывал глаза, никогда не прятался. Горо был сильным. Всегда. Всегда. Нет, он и есть. Нельзя иначе. Не может быть. Невозможно.
- Он… - комок в горле мешает говорить, и слова приходится проталкивать наружу с немыслимым усилием. Настолько большим, что на висках выступает пот. – Он не хотел бы…чтобы ты…винил себя. Он…не винит…тебя. Он…винит…себя.
Горо всегда, всегда все брал на себя. Он никогда не бежал от ответственности, он всегда отвечал за себя сам. И делал все, чтобы оправдать ожидания, в том числе и свои собственные. Это был страйк. Это был страйк-аут, столь необходимый им для победы. Чтобы Япония могла называться лучшей в мире. Стоило ли это жизни единственного близкого Сато человека? Да кому нужна эта победа, если после нее осталась лишь пустота. И бесконечная боль. Дыхание наконец прерывается, и Тосия чувствует, как уплывает мир, как начинает его тело, такое тяжелое, такое чужое, заваливаться набок. Как подхватывают его руки, как кто-то зовет врача. Но даже сквозь черный туман, заволакивающий сознание, он продолжает выдавливать слова:
- Ты не виноват. Ты не виноват. Ты не винов….

- Господи, что с ним?! Позовите врача! Скорее!
- Анемия. И отказ легких. Дефибриляция. Срочно! Скорее, иначе мы его потеряем!
Голоса врачей. Они суетятся вокруг растревоженными пчелами, сыпят терминами и приказами. Откуда-то появляется каталка, и потерявшего сознание японца куда-то увозят, а Джо только и может проводить взглядом стремительно удаляющуюся процессию. Он не знает, что случилось, но знает, что это тое его вина. А еще он не может заставить себя посмотреть на старшего Шигено. Он никогда не считал себя трусом, но это – выше его сил. Вместо этого американец с трудом поднимается и остается стоять, прислонившись к стене. Он не сводит глаз с яркого огонька над дверью. Он боится пропустить момент, когда все закончится. И только повторяет про себя, как молитву неизвестно кому: «Живи. Живи. Живи».

Операция заканчивается через пять часов после начала. Гаснет огонек, открываются двери, и усталый, немолодой уже хирург стягивает с рук окровавленные перчатки. Его глаза спокойны, он много раз за свою долгую практику видел эту картину. Видел полные надежды и боли глаза, видел отчаянье и горе – ничего нового. Но сейчас он может сказать, что жизнь пациента спасена. Что если в ближайшие несколько дней не случится ничего неожиданного, то этот здоровый и сильный парень будет жить еще долгие годы. Только спортом, скорее всего, заниматься ему уже не придется, хотя сейчас еще рано говорить о столь отдаленном будущем. Все также усталым, профессиональным голосом хирург объясняет, то большая часть удара пришлась на ребра и левое предплечье, которым парень успел сбить траекторию обломка. Однако, вероятно, сила удара была такова, что полностью сбить траекторию не удалось, и обломок биты все же достал до сердца, пройдя между пятым и шестым ребрами. Именно он повредил аорту, что привело к обширному кровоизлиянию, которым были затронуты в том числе легкие. Их еще предстоит вычищать, хотя основная работа была проделана только что. Кровотечение было остановлено, но через некоторое время пациента придется обязательно показать кардиологу. Характер ранения слишком специфичен. Нет, увидеть его в ближайшие дни можно будет только через окошко реанимационной. Нет, в реанимацию нельзя даже родственникам. Да, он понимает, что пациент – сын уважаемого мистера Шигено, но правила есть правила. А теперь ему необходимо отдохнуть, как и господам. Да, если что-то изменится, им немедленно сообщат по оставленным в регистратуре координатам. И помните, главное – не терять надежды.

Боль. Горе. Вина. Ненависть. Отчаянье.
Как принять реальность, которая не укладывается в голове?
Как смириться с жутким кошмаром, в который в одночасье превратилась реальность?
Как посмотреть в глаза матери, которая может лишиться сына? Что сказать отцу? Невесте? Братьям? Сестре?
Как искупить вину, которую невозможно искупить?
Как суметь простить то, что невозможно простить? Особенно самому себе.
Как, Господи? Как?!

Гибсон останавливается рядом с палатой кэтчера и смотрит, не заходя, на бледное лицо японца. Глаза Сато открыты, но взгляд зеленых глаз пугающе пуст. Ему наверняка еще ничего не сказали, и Гибсон решается, делая шаг вперед. И встречая этот взгляд, понимает, что сидящий в этой палате парень практически мертв. Словно это в него попал тот обломок. И боль с новой силой вцепляется в душу американца. Но он должен сказать. Он сделает хотя бы это.
- Сато-сан, – Гибсон сам не узнает собственного голоса, надтреснутого и хриплого. Но продолжает говорить, слыша себя словно бы со стороны. – Сато-сан, операция только что закончилась. Шигено будет жить, хотя критический период еще не миновал. Ближайшие несколько дней он будет находиться в реанимации. Обломок биты повредил аорту.
Пустой взгляд. Неживой. Гибсон делает еще шаг вперед и встряхивает сидящего японца, почти крича:
- Он жив! Слышишь? Он жив! Думаешь, Шигено рад будет, если он поправиться, а ты нет? – Каждое слово сопровождается встряхиванием, пока в палату не влетает привлеченная криками медсестра и не отдирает американца от пациента, которому прописан покой. А Гибсон тихо повторяет – Он жив…
Он не чувствует, как по щекам текут слезы. Это слезы облегчения, с ними уходит безумное напряжение последних суток. Нет, вина не исчезает, и Гибсон знает, что она никогда не уйдет, но слезы смывают отчаянье, принося взамен надежду. На жизнь. На искупление. На то, что все еще можно исправить. На то, что теперь когда-нибудь все снова будет хорошо. И уже выходя, подталкиваемый медсестрой, что-то успокаивающе воркующей под нос про успокоительное и отдых, про шоковое состояние и нервный срыв, американец успевает заметить отражение своих слез в зеленых глазах. Сато не плачет, но он снова жив. Как и Шигено.
Гибсон направляется в отель, попутно набирая номер отца. Нужно рассказать о том, что теперь все будет в порядке. Они договариваются встретиться в отеле. Им теперь много о чем нужно поговорить. И Джо впервые думает, что понимает своего старого непутевого отца….

Учится дышать заново - тяжело. Это не настолько сложно, как кажется, но...
Сато медленно вдыхает и выдыхает.
Еще.
И еще.
Небо за окном медленно светлеет. Его оставили в больнице, под наблюдением, на какое-то время. Игра была только вчера...
Не думать. Не думать.
Это же надо быть таким идиотом. Это же надо устроить такую истерику.
Щеки горят, хорошо хоть в полутьме палаты не видно. Сейчас же тяжело не только ему. Еще и сеьбе Горо, его маме и отцу. А он устроил не пойми что. Горо, конечно его самый лучший друг, но это не отправдывает такую истерику.
Да что вообще может ее оправдать? Это да, Горо для него часть семьи, и ели бы он ушел...
Удушье подступает к горлу.
Да что ж такое! Сато нервно сжимает простынь в кулаке. Горо ему друг, а не брат и не сестра, да не девушка наконец!
Пальцы медленно и потрясенно разжимаются.
Не думать!
После этого дня и ночи, кажется будет слишком много тем, о которых он запрещает себе думать.
Хватит истерик, хватит. Младший же сказал ему, что операция прошла успешно, и он сам уточнил это же у медсестры.
Младший.
Вот у него гораздо больше причин истерить на эту тему и винить себя, но он не устраивал истерик и не падал в обморок посреди больничного коридора.
Стыдно-то как. Он даже пришел и сказал ему новость о том, что операция прошла успешно.
Он сильный. Сильнее, чем сам Сато.
Но... Но вспоминается потерянный и пустой взгляд там, в коридоре и как Сато пытался дозваться его.
Несколько минут борьбы с собой, но разговаривать с кем-то лучше, чем впадать в безумные мысли в одиночестве. И Сато не успев передумать, не успев сообразить насколько сейчас рано набирает номер Младшего и слышит в трубке хриплый низкий голос от которого мурашки бегут по коже:
- Да? Говорите, слушаю...

Разговора с отцом не получается. Просто остаток ночи они сидят молча и пьют крепчайший виски, наплевав на запреты и режимы. Они теперь понимают друг друга без слов. Когда-то маленький мальчик с голубыми глазами - такими же, как у отца - мечтал о подобном понимании, плача от одиночества в пустом и темном особняке. Теперь...теперь ему кажется, что лучше бы мечта осталась мечтой. Но даже эту мечту ему подарил Шигено. Только цена была непомерно высока - за всю жизнь не расплатиться. И в глазах отца - понимание. И боль. Боль, уже не вызывающая ревности.
Трель звонка разрывает тишину, а они оба уже изрядно пьяны. Наверное, это слабость, но сейчас - можно. Потому что никто не видит. Потому что иначе останется только лично соорудить пару петель - для обоих. Потому что отец тоже винит себя, хотя и не говорит ничего. Потому что....
Он поднимает трубку и слышит голос с японским акцентом. Тот кэтчер. Сато. Значит, все хорошо. Хотя бы здесь.
А голос на том конце провода прерывается то и дело задушенными хрипами, словно японцу тяжело дышать. Словно каждое слово, каждый вздох - подвиг. Он говорит какую-то ерунду, наверное, просто не зная, что сказать. Наверное, он один сейчас. Наверное, Младший его понимает. Если бы не отец.... И сам не зная зачем, Гибсон говорит, прерывая немного бессвязную речь:
- Я приеду...можно?
И Старший незаметно кивает. Так будет лучше. Действительно будет. Его же ждет днем другая встреча. Второй раз в жизни он должен будет взглянуть в глаза женщине, по вине их семьи теряющей близких. Это...страшно, но сделать это необходимо....

Приедет?
Нужно сказать медсестре о том, что будет посетитель. И плевать на не приемные часы.
И все сорок минут до приезда Младшего Сато нервничает.
Он не может сказать почему. Иногда снова становится невозможно дышать. Но он упрямо делает вдох, выдох, новый вдох.
Нельзя себе позволять такие истерики снова.
И поэтому когда открывается дверь палаты и входит Гибсон-младший, Сато совершенно не готов к разговору.
Младший садится рядом и смотрит слегка расфокусированным взглядом. От него пахнет алкоголем, как когда-то от отца - дышать, дышать, еще - но угрозы не чувствуется.
- Как вы?
Вопрос получается очень тихим, приходится еще раз повторить, чтобы наклонившийся ближе Младший услышал.
- А не видно?
Ответ кажется грубым, но Гибсона выдает усталый взгляд. Словно привычные оборонительные барьеры упали, и остался только очень молодой и очень усталый гайдзин.
Сато редко уезжает из Японии, наверное, его английский не настолько хорош, как хотелось бы, и иностранцев ему приходилось видеть не часто. Но почему-то Гибсон младший воспринимается уже до боли привычным. Наверное потому, что Сато смотрел все его игры, как и игры Горо...
Дышать – вдох, выдох, вдох, выдох.
- Тебе бы выспаться.
Как хорошо, что в английском нет понятия, «ты» или «вы», но Гисбон все равно соображает, видимо, по изменению тона, и уже совсем... по домашнему что ли, опирается виском о собственный кулак.
Он наверняка пожалеет о такой расслабленности. Потом.
Они две амебы, которые почти высохли без воды.
Сравнение заставляет улыбнуться, и на удивленный взгляд Младшего Сато спешит объяснить, что это все... что Горо-кун – это вода.
Он сам не знает, почему несет этим утром такую чушь, но присутствие рядом человека, который понимает, позволяет жить, позволяет дышать, и почти не думать о Горо.
Дышать: вдох, выдох.

Надо же, он никогда не задумывался, сколько места занимает Шигено в его жизни. С самого детства, с пяти лет, наверное.... Алкоголь туманит разум и расслабляет тело, и трудно заставить язык говорить по-другому, но Джо все равно переходит на японский. И сейчас звуки родного языка кажутся ему резкими и неприятными, а чужая речь успокаивает, словно бы...Шигено рядом с ними. Незримо и навсегда. Почему раньше он не любил японский?
Американец видит, насколько плохо этому парню, столь стальному на поле и столь беспомощному сейчас. Кажется, ему трудно дышать, и несколько раз Гибсон порывается позвать медсестру, но его останавливает зеленый взгляд, не отпускающий ни на мгновение.
Они оба не спали больше суток, и оба не уснут сейчас без ударной дозы снотворного. И обоим, похоже, сейчас нельзя его принимать. Они пытаются разговаривать, но говорить особо не о чем, и неожиданно для себя Гибсон спрашивает:
- А какой он, Шигено? Я имею в виду...ну...ты, наверно, давно его знаешь...
О Шигено говорить тяжело, не говорить - невозможно. Потому что постепенно, пока еще на краешке сознания, маячит реальность, и она страшна, как лицо постаревшей шлюхи из портовых кварталов Рио. И есть еще что-то...какое-то смутное предощущение неизбежного, и странное смирение. Принятие еще не понятой истины. Что-то... нет, ускользает.
И Младший внимательно и жадно слушает, пусть даже Сато молчит сейчас. Слушает, чтобы уловить малейшие звуки, ведь японцу трудно дышать и трудно говорить. Гибсон хочет знать...

Говорить трудно, но и не говорить нельзя.
- Знаешь, Горо не меняется. Он и в шесть лет был таким же как и сейчас. Упрямым и упорным, живущим бейсболом. Я, когда я встретился с ним после долгого перерыва, я мечтал о том, что мы составим беттери. Одно из лучших. Я забыл, я всегда забываю, что для Горо единственным стимулом к игре всегда была есть и будет не команда, в которой он играет, а соперник. Соперник на первом месте, а потом уже команда. Это всегда было, есть и будет. И я даже обиделся когда он сказал, что хочет встретится со мной в игре, хочет увидеть как я отобью его подачу. А потом понял, что он не меняется. Очень-очень долго стремлением и целью для него была игра с Гибсоном-старшим. Потом, наверное с тобой.
Сато улыбается и переводит взгляд от окна на собеседника. Младший слушает его жадно, ловя каждое слово и говорить становится легче.
- А для меня всегда высшим счастьем было бы не отбивать его мячи, а ловить его подачи. И чувствовать, как звеня от напряжения мышцы, и болит рука от его мячей. Он научил меня играть в бейсбол, научил меня любить бейсбол, научил меня жить им и стремиться к победе. Только для него победа - это победа сначала над беттером, а потом уже победа команды. А для меня – наоборот. Вы с ним очень похожи. И я рад... - тут Сато сглатывает, вспоминая, к чему это привело - и я рад, что у него снова есть соперник. Я думаю, я уверен: он еще сыграет против тебя. И не раз. Это соперничество возвращает ему его бейсбол.
Сато откидывается назад и с трудом отводит взгляд от голубых внимательных глаз.
- А если не о бейсболе…мне мало что известно о нем. Я знаю, что он встречался долгое время с Шимизу, подругой с детства. Но они расстались, и я даже не знаю почему. Горо любит своих младших - брата и сестру. О, и еще он боится аттракционов. В парк аттракционов с ним точно не стоит ходить. Да уж, про бейсбольную жизнь я могу рассказать очень много, а вот про остальную... В конце концов, жизнь Горо - это бейсбол.

Младший слушает внимательно, очень внимательно, почти не дыша. Слушает, не спрашивая подробностей, принимая все, что захочет рассказать Сато. Друг детства Горо, как оказалось. Бейсбол... Помимо воли слабая улыбка трогает губы, и Джо чувствует, что она немного растерянная. Ему хочется верить, что будет так, как говорит этот японец с необычными для их народа зелеными глазами. А затем тихо-тихо говорит:
- Я...никогда не понимал отца. Зачем он позволил умереть матери и сестре? Почему не вернулся домой даже на их похороны. Он продолжал играть... И всегда, всегда беспокоился только о... - Младший с трудом сглатывает... - о Шигено. Сначала о нем и его матери, а потом только о нем. Я не понимал.... И я надеялся, что если стану столь же сильным игроком, как отец, то смогу завладеть его вниманием и доказать, что Шигено этого внимания не стоит. Но скажи, он всегда был таким упертым?
Много нового. Так странно узнавать человека заново. Так странно понимать, сколько всего не знал о нем. Так странно видеть улыбку с тенью нежности в этих непроницаемо-спокойных глазах лучшего кэтчера Японии. Наверное, он просто привык видеть их на поле. Обоих. Безумный, порывистый, совершенно не умеющий сдерживаться Шигено - и спокойный, уравновешенный Сато.
- Да, ваше бетерри было бы лучшим. Вы идеально дополняете друг друга, знаешь?
Горечь во рту явно была следствием выпитого виски. Наверное, стоило почистить зубы и хотя бы умыться....
- А зачем ему беттери без соперника? Без достойного соперника. Вы же играли много раз. Расскажи. Я только по телевизору видел.
Идеально дополняем, да? тогда почему он так и не пошел на это? Почему выбрал игру в Мейджор, игру с тобой? Не знаешь? Горо есть Горо - его не изменить и не исправить.
И в порыве откровенности добавить:
- Знаешь, мне кажется, он не сможет без тебя. После той игры с твоим отцом, после того как мечта исполнилась... он собирался бросить бейсбол, потому что не к чему было стремиться. Мне Шимизу рассказывала.
Простые слова, сказанные тихим голосом, острыми осколками режут руки, но он сохраняет их в памяти, аккуратно. Очень аккуратно. На будущее. Сейчас думать об этом слишком тяжело. вместо этого он рассказывает подробно о каждой их встрече - не так уж и много их было! - о каждой игре, о каждом противостоянии. Он вспоминает все: от погоды до выражения глаз Шигено. Начиная с первой встречи и первой битвы. Стараясь не упустить ни малейшей детали, которые слишком важны. Для обоих.

Он рассказывает, пока в палату не приходит медсестра и не выгоняет его к чертовой матери, но и тогда он стоит под дверью до тех пор, пока из палаты кэтчера не выходит врач. Тогда он узнает, что подобное у Сато уже не впервые и что приступы провоцирует сильнейшее волнение. И что любой приступ без вовремя оказанной помощи легко может стоить парню жизни. О большем он, увы, рассказать не может в силу врачебной тайны. Но теперь все будет хорошо, просто его другу нельзя волноваться некоторое время. Сейчас ему дали снотворного, так что мистер Сато будет спать как минимум пять-восемь часов.
Когда врач продолжает осмотр, Гибсон устало закрывает глаза. Но коридор больницы - это не то место, где можно предаваться размышлением о степени собственной вины. И дежурная медсестра быстро пресекает попытки Джо уйти в тернии собственного сознания, беспощадно опаивая его водичкой.
А потом Младший несколько минут смотрит на бледное лицо Горо под кислородной маской, и думает о том, что когда тот придет в себя, то будет счастлив узнать о победе сборной Японии. А еще о том, что нужно будет злиться как можно более натурально, хотя злиться Гибсон не может - просто не получается. Наверное, в какой-то момент победа или поражение потеряли свое значение. По крайней мере, на время.
Он уходит до того, как в больницу приезжает кто-либо из родственников или друзей Шигено. Или Сато. Частично потому, что не может пока заставить себя смотреть на них. Частично потому, что ему действительно необходимо выспаться. И уже в отеле он принимает снотворное - под контролем местного медика - чтобы забыться сном на несколько недолгих часов....